Александр Цыпкин - Полузащитник Родины. БеспринцЫпные истории

– Что? – От такой обыденности Савелий только это и смог выговорить.

– Ну меня подожди, не прыгай один. – Карина параллельно доедала бургер, и это добавляло легкомысленности к ее и так достаточно хулиганскому образу: ветровка, худи, широкие джинсы, кеды и кепка. Савелий, наоборот, выбрал для своего последнего дня весьма торжественный лук. Брюки, подобие строгих ботинок, произведенных, очевидно, в каком-то подвале неподалеку, свитер, плащ, который ему скорее всего достался по наследству, – и шапка, похожая на ту, что мы видим в классических экранизациях историй о Шерлоке Холмсе.

Чтобы ответить Карине, воспитанный Савелий неуклюже развернулся: разговаривать спиной к собеседнику ему казалось невежливым. Учитывая, что все эти перемещения происходили на узком пространстве, он вынужден был крепко держаться за ограждение, чтобы не упасть.

Карина усмехнулась очевидному противоречию в действиях человека, вообще-то собиравшегося прыгнуть и оттого выглядевшего комичным в попытках удержаться.

Самое смешное, что Савелий и правда в этот момент думал не о предстоящей кончине, а о том, как соблюсти все приличия в разговоре с незнакомкой – и не уйти, не попрощавшись и не ответив на все заданные ему вопросы.

– Простите, я… я не понял… вы тоже хотите?

– Я не хочу, но если ты прыгнешь, то я тоже. Иначе как я себе это прощу?

Савелий наконец удобно устроился. Ощутив хотя бы какую-то стабильность, вступил в беседу, уже не отвлекаясь:

– Вы тут ни при чем. Просто уйдите, пожалуйста.

– Что значит – ни при чем? Это я потом Будде буду рассказывать, что ни при чем, и он меня реинкарнирует в жабу за то, что я тебе дала спокойно так нырнуть.

– Откуда вы взялись на мою голову! – стал сокрушаться Савелий. – Нас никто никуда не реинкарнирует, мы просто умираем – и все выключается. – Савелий произнес эту фразу и с грустью, и с надеждой одновременно.

– Это тебе кто такую чушь наплел? – Карина громко хлюпала, всасывая через трубочку лимонад.

– Я это точно знаю. – Савелий стал похож на обиженного школьника.

– Ага, думаешь по-тихому свалить? Не, чувак, это не компьютерная игра. Ты вот сейчас прыгнешь, и те десять секунд, что ты летишь, и будут единственными десятью секундами твоей свободы. А потом все сначала.

Савелий о чем-то задумался, посмотрел вниз и с извиняющейся улыбкой сказал:

– Восемь.

– Что – восемь?

– Тут лететь восемь секунд.

Карина отметила какую-то особенную трогательность в общей нелепости ее нового знакомого. Даже голос у него был тихий, еле заметный, ненавязчивый. Карина подумала: наверное, таким голосом невозможно ни на кого накричать… да и в целом Савелий не производил впечатления человека, способного по-настоящему рассердиться, поэтому она решила особо не выбирать шутки и тональность:

– Ты что, прыгал уже? В прошлой жизни?

Савелий улыбнулся:

– Довольно смешная шутка. Нет, я в прошлый раз кинул вниз конфету и посчитал… Прыгнуть не смог. Страшно. Я, конечно, тяжелее конфеты, но в целом быстро…

– Конфету он кинул. Короче, не важно, сколько лететь, ты, как в асфальт войдешь, – сразу предстанешь перед Буддой, и он с тебя спросит.

– Я крещеный. Уж если во что и верить, так в то, что я сразу в ад попаду как самоубийца. – Савелий свое будущее нарисовал без страха, скорее с уверенностью.

– Так я про что? – Карина закурила и облокотилась на ограждение. – Будда тебя реинкарнирует в какого-нибудь мудака и пришлет сюда. Чистый ад. Ты же не знаешь, каково это – жить мудаком?

– Почему не знаю?

– Да потому, что ты не мудак.

– Откуда вы знаете?

– Слышь, крещеный… а ты можешь с парапета слезть, мы договорим – и потом прыгай сколько твоей душе угодно, с меня уже никто не спросит. А вот если ты сейчас поскользнешься, то мне потом прилетит.

В это время с Савелия слетела шапка и отправилась отсчитывать свои секунды свободы. Карина и ее новый друг проводили взглядом нелепый головной убор.

– Ну чего тебе – западло, что ли, сползти и договорить? А потом вали вслед за…

– Хорошо. Помогите, пожалуйста, тут очень неудобный парапет.

Карина начала операцию по перетаскиванию Савелия, который оказался еще более раскоординированным, чем она предполагала.

– Этот парапет не для этого строили, – сказала она в тот момент, когда Савелий наконец переместил все части своего тела через решетку. – Продолжим. Вот тебя как зовут?

– Савелий.

– Савелий?

– Можно Савва.

– Да я в курсе, что Савва. Вот ты чего, Савва, прыгать собрался?

Савелий, не зная, что сказать, разглядывал отходящую от ботинка подошву.

– Молчишь, да? А я отвечу: потому что внутри скребет. А ты знаешь, не у всех скребет. Скребет только у тех, кто не мудак. Таких вообще немного. Поэтому сверху и прислали разнарядку, что самоубийство – это грех. Хоть как-то таких, как ты, тормознуть, а то на земле одни мудаки останутся. Так вот, то, что у тебя скребет, – это совесть. А значит, ты не мудак.

Савелий оторвался от созерцания полураспада своей обуви и печально ответил:

– Да какая разница, есть у меня совесть или нет, если я по сути ничтожество бессмысленное. Я прыгну – и, кроме мамы, вообще никто не огорчится. Да и то не уверен.

– Ну а ты ее спроси.

– Я спросил, еще неделю назад.

– Что сказал?

– Ну я ей сказал: «Мне что, в окно, что ли, выйти, чтобы ты меня заметила?»

– А она?

– Она ответила: «Выйди, только деньги на похороны оставь».

Карина решила тему родителей пока не поднимать.

– Оставил?

– Нет у меня их, нет, – кивнув в сторону своей говорящей обуви, пробормотал Савелий.

– Слушай, ну так нельзя. Деньги надо было оставить. Нельзя с долгами к Будде.

– Где же я их возьму? Там тысяч сто, наверное, надо.

– Двести.

– Тем более. У меня зарплата тридцать. Мне семь месяцев голодать придется, чтобы меня похоронили.

Карина про себя усмехнулась тому, что с самим фактом возможных претензий от Будды Савелий спорить не стал.

– Ну а ты как хотел? Ты же пожил, надо хоть немного, но заслать в оркестр.

– В какой оркестр?

Карина закатила глаза и скривила губы, давая понять, что Савелий не считывает самые примитивные культурные коды.

– Похоронный, блин. Фраза такая есть.

– А если я всю жизнь мучился, мне за что платить?

– Савелий, всю жизнь ты не мучился, ты меня тут не разводи. Здоровый вон вроде. Дотянул же как-то до своих лет. Сколько тебе?

– Сорок три.

– Ну вот. Сорок три года дышал, ел, пил, дрочил – я думаю, в туалет ходил. Вот ты утром сходил в туалет?

– Нет… – то ли пытаясь вспомнить, то ли стесняясь, просопел Савелий.

Карина немедленно его пристыдила:

– Ты что, дурак? На том свете не сходишь! А это же дикий кайф, особенно если прижало, а туалета нет. И вдруг ты его видишь, и он открыт, ты в него влетаешь и… Это же высшее счастье: для мужика, для бабы – неважно! За это можно уж как-нибудь двести тысяч заплатить. То, что в последний день своей жизни не кайфанул, это ты точно дурак. Тем более ты, пока летишь, обязательно обделаешься, и сам понимаешь, что собой представлять будешь там, внизу. Каша. Ну на вид так себе. Я тебе, Савелий, вот что скажу. Лететь порожняком надо. Порожняком.