Денис Прохор - Фабрика номер 7. Рассказы

– Ты что делаешь? Сколько раз говорила! – Мила Тревожкина повесила на левую руку рядом с сумкой непослушную дочь. В правой она держала клетчатый листок, вырванный из блоконота.

– Не жрать снег!

Следующим десятком минут жизни гордой и свободолюбивой личности руководил листок бумаги, выделанной на Сяськинском полиграфическом комбинате, с тезисами продовольственной программы отдельно взятой семьи. Купили все, что продиктовал листок. Плюс совершенно важную и необходимую в хозяйстве вещь. Они наткнулись на нее на выходе, почти у самых касс. После киндера, не выдержав лицемерного нытья и отвратительного

– Отвратительного, Оля! Отвратительного. Все на нас смотрят.

Значит, отвратительного поведения, Мила добавила к жизненно важным расходам мармеладные червячки и бледнорозовую помадку. И теперь вот это…Чудо! Чудо! На самом краю хозяйственного отдела между трубками блестящей фольги и разноцветными губками лежал он. Салатовая антидепрессивная ручка и змеевидный клинок. Нож для резки артишоков. Мила не могла пройти мимо такой прелести. Стоил всего 73 рубля. Надо было брать. Другого шанса могло и не быть. Расходную тысячу добили на кассе. Мила взяла пачку ультратонкого «Гламура». Тревожкина не курила. Вернее баловалась. Позволяла себе перекинуться сигареткой вечером, у открытой форточки, на кухне. Это было лучше чем геройствовать напропалую с пятницы на субботу в кафе «Уют» рядом с похоронным агентством « Архангел Петров» как некоторые ее не менее одинокие коллеги. Найдя с третьей попытки исправную ячейку, сложили покупки. Мила назначила Олю ответственной за ключ с красным кругляшом.

– Теперь за колготками. – сказала Мила.

– А мармеладки?

– А мармеладки после. По дороге.

– Мам…

– Не ной.

– Я виновата, что мне жарко?

Мила не выдержала.

– А я виновата, что у меня цикл!

– Как мотоцикл? – догадалась дочь.

– Именно. Мотает и мотает. Скорей бы уж климакс что ли.

– А это что?

– Это как Турция. Лежишь и ни о чем не думаешь. Только лучше. Стояночка…Смотри, доча. Сколько колготок!

– У нас уже столько колготок…Мы самые настоящие колготолионеры. – Оля начала загибать пальчики. – У тебя, у меня, у бабы, у папы…

– Тихо ты! – Мила оглянулась по сторонам. Они стояли перед стеллажом с колготами. – Запомни и всем говори. У папы кальсоны. Чтобы зимой не мерзнуть.

– Ага. – понимающе протянула дочь. – Девочки носят колготы, а мальчики кальсоны. А я думала все дело во вторичных половых признаках.

– Что? – Мила едва успела подхватить, выпавшую из рук упаковку с брестскими колготами. – Ты где такого набралась?

– Юлия Александровна…

– Дурдом – резюмировала Мила.

– Дурдом. – согласилась дочь. – И детский сад немножко. Мам, я игрушки посмотрю?

– Денег нет! –отрезала Мила. – Вот папа приедет.

Не по годам развитый ребенок, скептически улыбнулся и отвернувшись, быстро съел козявку. Мила поставила сумку на пол и начала перебирать колготки. Искала не то что нужно. Искала отдохновения.

– Мам!

– О, Господи. Что! – забыв про оставшуюся на полу сумку, но вернув колготки на место, Мила побежала на крик дочери.

– Смотри. Чешки.

– Чешки. – согласилась Мила. – И что?

– Да ничего. – пожала Оля плечами. – Просто у меня чешки порвались.

– Ерунда. Там скотчем залепить. Всего делов. И стоят…– Мила присмотрелась. – Ольк, на 200 рублей дороже чем мои колготки. Ольк?

Мила недолго задержалась перед такими невыносимо красивыми чешками. Цокнула языком и отрицательно замотала головой. Дочку она нашла у сумки и колгот.

– Мам, давай. Покупай уже. Я почти таю.

Тревожкина Мила тащила из магазина универсальную сумку, пакет с продуктами, дочку Олю и пятилитровую баклагу с водой. Но не все вышеперечисленное тяготило ее.

– Все-таки все правильно. – говорила она на ходу. – Что мы, нищие какие? В дырявых чешках ходить. И что что полторы тысячи осталось. Я в Газпроме работаю. Через две недели зарплата. Так-так-так.

Мила остановилась. Поставила на снег баклагу, сумку, пакет с продуктами и дочку Олю.

– Это что такое?

– Помадка. – ответила дочь.

– Нет. Это свинья. Посмотри, все измазалась. Не трогай лицо!

Мила нырнула в сумку и вместо искомых салфеток вытащила оттуда…

– Эт-то что такое? Ольга Владимировна?

– Я не украла…Я отдам. Когда до денюжков дорасту.

Мила оглянулась. В руке она держала упаковку нелегально добытых колгот.

– Пойдём. – твердо сказала Мила. И они пошли.

– Как мой размер узнала? Это же воровство…

– Никто не видел.

–Ты зачем это сделала?

– Ты на них смотрела, как я на помадку.

– И?

– И все равно купила чешки. Ты, молодец, мама. Я бы так не смогла.

– Это пока… А с другой стороны. – начала раздумывать Мила. – Мы можем денюжки и через две недели донести. Раз не видел никто.

– Правильно, мамец. – поддержала дочка.

– Решено. Только ни кому. Слышишь?

– Я кремень.

– Не говори так.

– Так папа говорит.

– Вот именно.

– Мам?

–Что?

– А почему мы опять в магазин идем?

Колготки они вернули. А ночью, уложив дочку, Мила сидела у открытой форточки, курила сигарету Гламур и размышляла.

– Так-так-так. Скотч есть. Володька приедет. Когда-нибудь… До зарплаты почти полторы тысячи. Протянем. Нужно вот что сделать…

Что нужно сделать, Мила не додумала. Оставила на завтра. Да и Бог с ним. Что ни сделает русская женщина, она сделает это правильно

Дед Вилкин умер 10 августа 2018 года. До этого он прожил громобойных 77 лет, а умер тихо и незаметно. Настолько, что об этом печальном событии до сих пор никто не догадывается. Ни на почте, куда дед Вилкин все также ходит за пенсией. Ни в «Пятерочке» на Кирова 15, где продвинутый дед нет-нет да и прикупит по акции фигуристую бутылочку салатовой текилы и развесных вымороженных креветок. Побаловать себя вечерком под киселевофрению и полночный хронический ургантизм. Разве что лучший друг, тоже бывший машинист маневрового, Генадий Генадьевич Ёптель спросит удивленно.

– Ты чего, Сёма?

– А? Что? – оторвется от своих тяжелых раздумий дед Вилкин.

– Я говорю, ты зачем огурец пьешь? Это ж закуска.

Опомнится и тяжело вздохнет дед Вилкин. Протиснется своим расплющенным тепловозной осью пальцем в стакан. Выковыряет огуречный кружок и захочет все рассказать верному дружбану Ёптелю. Но как и во все прошлые разы не осмелится. Вместо этого хорошенько намексиканится перед телевизором и покажет в конце концов коллекционеру паспортов В.В. Познеру, что о нем думает Фабрика № 7, Калужской области. Имеет право дед Вилкин. У Познера такая же российская пенсия, а дед Вилкин еще подрабатывает. Лосей в сезон бьет в Беловодском заповеднике. Бил. Теперь нечем и незачем. 10 августа к деду должен был приехать внук. Год не виделись. Хотя вот она Москва. Рядом лежит. Переливается. Неуловимая. Многомиллионная. Такая большая, что, кажется, ее и нет вовсе. Фантазия – да. Реальность – да. Все да. Но так не бывает, а значит что-то здесь не так. С этой Москвой. С Фабрикой № 7 все понятно, а вот Москва никого не слушает. Делает что хочет и с кем хочет. Поэтому дед Вилкин в Москву не ездил. Максимум приближения – это деревня Селятино, а дальше ни-ни. От Москвы-жизнемешалки держался подальше, поэтому и прожил свои года без последствий. Так как сам хотел. Своей волей, а не чьим-то желанием.