Лион Измайлов - За милых дам! Весёлые байки, анекдоты, рассказы и повести о женщинах и для женщин

Борис Иванович представил себе тёлку, но настоящую, пегую, как у соседа Егора, и ему совсем стало нехорошо.

В комнату вошли Галя и гости – супружеская пара.

– Это дядя Боря, – сказала Галя. – А это Зина с Сашей.

Борис Иванович с облегчением встал, думая, что настал конец его мучениям, но Галя сказала:

– Не будем портить настроение дяде Боре, он с таким интересом смотрел порнуху, что просто жалко его отрывать.

Все сели в кресло, и даже Юрка пришёл, и никто не прогонял его, чтобы не мешать Борису Ивановичу смотреть кино.

А там на экране продолжалось буйство сексуальных фантазий: все жили со всеми. «Здоровые люди, – подумал Борис Иванович. – Как их только хватает, уже, считай, полтора часа, и хоть бы кто притомился». Он стал вспоминать свою жизнь, как сватался к Нюрке, как они один раз до свадьбы всё же умудрились согрешить. Но только один раз. Как жили они сначала в одной избе с её родителями. И как невозможно было что-либо себе позволить, потому что стыдно. Вспомнил он, как построили наконец свой дом и получили возможность жить нормально, никого не стесняясь. Вспомнил он дочку свою, Танюшку, и подумал, неужели ей теперь вот среди этого надо будет жить, и чуть не закричал от боли. Стал утешать и уговаривать себя, что, наверное, это всё не так, а только на экране, и пока ещё там, у них, а не у нас. И, Бог даст, пронесёт нас мимо этого несчастья. Вспомнил он также, как на юге однажды изменил он своей Нюрке, и как нехорошо ему было, потому как подумал, что и она теперь вправе изменить ему. И тут же представил Борис Иванович этого негра со своей Нюркой, но не теперешней, а той, молодой, и уже совсем хотел было вскочить и закричать: «Хватит!» Но фильм закончился, и все пошли в столовую, сели за стол, весело говорили, поднимали бокалы за праздник и друг за друга.

А Борис Иванович не мог поднять глаза, и не находил себе места, и думал, как же они после этого разговаривают, смеются и веселятся. Ведь это же прямо стыд и срам. А никто стыда не испытывал, как будто никакого фильма и не было.

Эта мысль появилась сразу, как только он положил телефонную трубку. Сразу после разговора с Еленой Сергеевной. Она позвонила просто так. Пообщаться. Поскольку летом в санатории они двадцать четыре дня сидели за одним столом, общались три раза в день. А если встречались на улице или в здании санатория, то могли перекинуться ничего не значащими фразами.

– Вы, конечно, пойдете в кино?

– Нет-нет, – несколько напыщенно отвечала она, – ведь сегодня по телевидению вечер, посвященный Анне Герман. Я так люблю её пение!

Она так и говорила всё время на искусственном языке – «люблю её пение».

Ничего удивительного в этом не было. Елена Сергеевна когда-то работала актрисой в театре, потом певицей в Москонцерте, сейчас уже была на пенсии. Муж умер семь лет назад, она его всё время вспоминала:

– Его так любили все артисты, он приезжал на все мои концерты. Они мне говорили: «Зачем вы его мучаете – ответственный работник должен везти вас на концерт, сидеть и ждать». А он сам хотел этого. Я его не заставляла. Наоборот, я его просила не ездить. Но что вы, он всё равно меня сопровождал.

Как и все актёры, она любила вспоминать театры, в которых работала, любила вспоминать, как она была примой в одном из театров. А потом, когда пела в Москонцерте, ездила с самим Арнольдовым. Кто это такой, Платинский понятия не имел, но понимал, что Арнольдов – это величина и с кем попало работать бы не стал.

– А какая тогда была потрясающая поездка в Германию! Ну что вам говорить. У меня до сих пор стоит тот ещё мейсенский сервиз. Я ведь из-за этой поездки из театра ушла. Повод был, конечно, другой. Я на что-то обиделась, но я бы не ушла, если бы не эта поездка. Четыре месяца по Германии – это на всю жизнь!

Иногда над Еленой Сергеевной подтрунивали за столом. Однажды она вдруг сказала:

– Я читала книгу про волков. Вы не представляете, волки, оказывается, культурнее людей.

– Это интересно, – сказал Платинский, – меня давно уже интересовала культура их поведения.

Они переглянулись с отставным полковником и его женой.

– Да, они намного культурнее. Они, например, в качестве ухаживания дерутся за самку.

– Будем считать это первыми шагами на пути освоения культуры, – иронизировал полковник.

– Они бегают за едой с утра до вечера, пока волчица сидит с волчатами.

– Волчица в берлоге, а волк носится за питанием по молочным кухням, – невпопад сострил Платинский. Хотел смутиться от собственного остроумия, но все почему-то засмеялись, и смущаться не было нужды.

Как-то близко к вечеру Платинский проходил мимо кинозала, откуда неслись звуки, отдаленно напоминающие пение. Платинский подошёл ближе: Елена Сергеевна пела. Время было неконцертное – до ужина. В зрительном зале было человек пятьдесят, наверное, знакомые Елены Сергеевны или знакомые знакомых.

Платинскому показалось, что поёт она чудовищно. Голос был все ещё сильный, но, опять же, по мнению Платинского, достаточно неприятный. С таким металлическим оттенком. Репертуар стандартный: «Калитка», что-то из «Сильвы». Платинский не стал входить в зал, потом пришлось бы хвалить пение. Он постоял у двери, скрытый за портьерой. Концерт быстро закончился. Зрители бурно аплодировали.

«Как немного надо для успеха, – подумал Платинский, – петь хорошо известные песни и как можно громче».

А может быть, они специально аплодируют, поскольку они её знакомые и хотят сделать ей приятное. Не могут же им всерьез нравиться эти телодвижения немолодой уже женщины, играющей юную Сильву. Но выражения лиц были искренние, люди поздравляли Елену Сергеевну, говорили ей хорошие слова. И Платинский решил, что они ничего, просто ничего не смыслят в пении. «Пипл», – подумал Платинский и пошёл ужинать.

За ужином Елена Сергеевна сообщила Платин-скому о своем концерте, и Платинский «искренне» огорчился, что не был в зале.

– Что же вы меня не позвали? – говорил он, сокрушаясь. – Если бы я только знал! А вы больше не будете выступать? Жаль, жаль!

Она была возбуждена успехом. Говорила много.

– Меня попросили вон те знакомые. Они меня видели ещё в театре. Вы знаете, здесь много людей, которые видели меня ещё в театре.

– Простите, а когда вы ушли из театра?

– Вы имеете в виду драматический или оперетту?

– Вообще театр.

– Ну, это было лет двадцать восемь назад. Да, точно, двадцать восемь лет назад. Но некоторые помнят меня до сих пор.

«Незабываемое, видно, было зрелище», – подумал Платинский, но вслух сказал:

– Конечно, конечно.

Отношения у них с Еленой Сергеевной складывались взаимоприятные. Он был врач, и она, естественно, задавала ему массу вопросов о здоровье.