Люси Мод Монтгомери - В паутине

Полин Дарк отсутствовала. Любит ли она Хью до сих пор? Она так и не вышла замуж. Сколько же в жизни путаницы и перекрёстков! Вот они сидят здесь, рядами, ожидая Амброзин Уинкворт с кувшином, ради которого готовы порвать друг друга на части. Поистине безумный мир. Джоселин была обделена чувством юмора, но именно оно превращало этот прием в забаву для Темпеста Дарка, что сидел позади нее. Темпест наконец принял решение по рассматриваемому им вопросу – не застрелиться ли сегодня вечером. Он едва не застрелился вчера, но подумал, что лучше подождать до окончания приема. Из простого любопытства ему хотелось узнать, кто же получит старый кувшин Дарков. Уинфрид всегда нравился этот кувшин. Он был уверен, что у него самого нет шансов. Тетя Бекки не принимала во внимание банкротов. Он обанкротился, а его жена, которую он обожал, умерла за несколько недель до этого. Он не видел никакого смысла жить дальше. Но сейчас он развлекался.

Донна Дарк и Вирджиния Пауэлл как обычно сидели рядом. Они были двоюродными сестрами, родились в один день да и замуж вышли одновременно, Донна – за своего второго кузена, Барри Дарка, а Вирджиния – за Эдмонда Пауэлла. Две недели спустя после свадьбы оба отправились в Валкартиер 3 3 Место расположения военной базы Канады. . Эдмонд Пауэлл умер от пневмонии в лагере подготовки, а Барри Дарк встретил последний час своей славной жизни где-то во Франции. Вирджиния и Донна стали «вдовами войны» и заключили торжественный договор навсегда остаться таковыми. Идея принадлежала Вирджинии, но Донна была совсем не против поддержать ее. Она знала, что никогда не сможет полюбить другого мужчину. Она не утверждала, что ее сердце погребено в каком-то особом месте, хотя слухи иногда приписывали ей эту знаменитую фразу Вирджинии, но чувствовала то же самое. Они продолжали носить траур, хотя Вирджиния выглядела намного траурнее, чем Донна.

Многие из семейства считали, что из двух подруг Вирджиния с ее одухотворенностью, светло-золотистыми локонами и огромными незабудковыми глазами красивее. Донна была, как ее и фамилия, темной – хрупкой, бледной, с черными как смоль волосами, всегда гладко зачесанными назад – такую прическу может позволить себе женщина, которая либо очень уверена в своей красоте, либо ей все равно, красива она или нет. Донне было все равно, – или она так считала – но ей повезло родиться с судьбой вдовы, и это ее спасало. Лучшими в ее внешности были глаза, словно сапфировые звезды, и ротик с ямочками в уголках. Она подстригла волосы, из-за чего ее отец устроил ужасный домашний тарарам, а Вирджиния была потрясена этим поступком.

«Думаешь, Барри одобрил бы это, дорогая?»

«Почему нет? – протестующе спросила Донна. – Барри не понравилась бы отсталая жена. Он всегда был современным».

Вирджиния вздохнула и покачала головой. Она никогда бы не подстригла волосы. Ведь их касался Эдмонд, ими он восхищался.

«Он зарывался лицом в мои волосы и говорил, что они, словно ароматный солнечный свет», – причитала она.

После гибели Барри Донна жила с отцом, Утопленником Джоном Пенхаллоу – так его называли в отличие от другого Джона Пенхаллоу, который не утонул – и старшей сводной сестрой Теклой. Она хотела уехать, чтобы учиться на медсестру, но Утопленник Джон наступил своей отнюдь не маленькой ногой на горло этому желанию. Донна сдалась, поскольку проще было сразу сдаться, чем сопротивляться. Он просто укладывал людей на лопатки своим криком. Гнев Утопленника Джона был печально известен всему клану. Когда его упрекали в этом, он отвечал:

«Если бы я иногда не гневался, мои жены повесились бы от скуки».

Утопленник Джон был дважды вдовцом. С первой женой, Дженни Пенхаллоу, он начал спорить сразу после венчания. Когда они узнали, что ждут ребенка, то спорили о колледже, куда послать его учиться. Ребенок оказался Теклой, и вопрос отпал сам по себе, во всяком случае, для Утопленника Джона. Но ссоры продолжались и закончились таким скандалом, что клан начал подозревать, что они в конце концов разъедутся, хотя, конечно, не разведутся. Подобная мысль никогда не посещала умы клана. Но Утопленник Джон не видел в этом смысла. В противном случае ему пришлось бы нанимать экономку.

«Лучше я буду спорить с Дженни, чем с любой другой женщиной», – говорил он.

Когда Дженни умерла, – «явно от изнеможения», как утверждало семейство – Утопленник Джон женился на Эмили Дарк, предназначенной стать матерью Донны. Семейство считало, что она слегка безумна, согласившись выйти за него после всех предупреждений о той жизни, которая ей предстоит. Но Утопленник Джон никогда не ссорился с Эмили. Она просто не спорила с ним, и он втайне подумывал, что жизнь с нею слишком скучна. И хотя у него в запасе имелось лишь два набора манер, и второй, лучший из них, он использовал дома, Текла и Донна любили его. Когда он делал то, что хотел, он был вполне сносен. Ненавидьте то, что он ненавидит, любите то, что он любит, позволяйте ему иногда поболтать – и вам не найти более приятного человека.

О молодости Утопленника Джона рассказывали множество причудливых небылиц, апофеозом которых являлась история о его ссоре с отцом, когда Утопленник Джон, имевший невероятной силы голос, орал так громко, что его было слышно за две мили в Трех Холмах. После этой ссоры он сбежал на корабле в Новую Зеландию. Во время плавания он свалился за борт, и семейству сообщили, что он утонул. Клан отслужил по нему панихиду, а отец заказал выгравировать его имя на большом семейном памятнике на кладбище. Два года спустя молодой Джон вернулся домой не слишком изменившимся, кроме, разве что, татуировки огромной змеи на правой руке, благоприобретенного и весьма обильного запаса бранных слов да устойчивого отвращения к морским путешествиям. Некоторые считали, что судно, подобравшее его в море, вмешалось не в свое дело. Но Джон поселился на ферме, сообщил Дженни Пенхаллоу, что собирается жениться на ней, и не позволил убрать свое имя с семейного памятника. Это было неплохой шуткой. Каждое воскресенье Утопленник Джон ходил на кладбище и хохотал над ней.

Он сидел позади Уильяма И. и размышлял, неужели тот настолько самонадеян, что рассчитывает получить кувшин. Конечно же, без всяких сомнений, только он, Джон Пенхаллоу, должен обладать им. Было бы чертовски возмутительно со стороны тети Бекки отдать его кому-то другому, и он сообщит ей об этом всеми приемлемыми и неприемлемыми словами. Его длинное лицо стало пунцовым от ярости от одной лишь мысли – краска залила уродливую лысину, перетекая со лба на макушку. Седые усы встали дыбом. Глаза навыкате смотрели в упор. Любыми словами и более чем доходчивыми – если кто-то другой получит кувшин, ему придется иметь дело с ним.