Дарья Татарчук - Короткие смешные рассказы о жизни 2

– Подвезем, конечно, – согласились милиционеры. – А ты опять? С нами хочешь прокатиться?

Лысый притих. Илюха побежал в подъезд, быстро появился на балконе, поймал брошенную веревку, привязал за перила.

Над тротуаром раскрутился рулон баннера. С фотографии улыбалась молодая красивая женщина с распущенными волосами. Ниже яркие буквы «С днем рожденья, мама!» и вокруг по всему полю белые ромашки.

Все замолчали, разглядывая баннер. Потом взглянули на девушку с парнем.

– Молодцы! – сказал лысый, забирая стремянку. – Я, это, спать еще долго не буду, посторожу, чтоб не оборвали. Если что – выйду, мало не покажется!

– И я тоже, – встряла тетка с третьего этажа, – у меня вообще по ночам бессонница.

– И мы ночью проедем, проверим, – пообещали милиционеры.

– Спасибо вам всем. Большое спасибо, – поблагодарила девушка.

– Да ладно, какие могут быть благодарности, – перебил лысый. – День рождения же. У мамы. О чем речь? – обернулся к соседнему дому: – Илюха! Бегом! Менты… блин… милиция ждет!

– Ты опять? – перебил главный.

– Ой, да ладно. Ради мамы же все. У самого тоже такая же мама есть.

– Да, пора и нам, – улыбнулись милиционеры.

Девушка с парнем уехали на черной машине. Мелькнул синим огоньком на крыше милицейский уазик, разошлись тетка и парни.

Был июнь. Было не темно, потому что ночи в июне светлые.

Над тротуаром висел огромный красочный баннер, где-то спала замечательная, красивая и счастливая мама, вырастившая прекрасных детей.

С днем рождения, мама!

В цеху по производству приемников нас, радиорегулировщиков, было всего шесть человек. Бригада сложилась дружная и, как говорится, спетая и спитая. Мужики разного возраста частенько культурненько обмывали премии после работы в ближайшем лесопарке. И был среди нас самый зрелый и умудренный опытом жизни – маленький, полненький, уже плешивенький мужичок за пятьдесят, Борис Федорович, по псевдониму Загрёба. Еще задолго до моего появления в этом цеху он с гордостью носил это погоняло. Получил его заслуженно, за сидящую в крови привычку уносить с завода домой что-нибудь общегосударственное, считая это собственноличным. С девизом «Не пойманный – не вор!» каждый день, пряча себе в трусы какие-нибудь радиодетали, винтики с гаечками и прочее, он любил приговаривать: «Не можешь – не воруй! Воруй – не попадайся!»

– Молодые вы еще, жизни не нюхивали, а потому и дураки набитые! Придет, например, к тебе сосед, шуруп какой попросить, а у тебя, хозяина хренова, даже гвоздя гнутого нет, – читал он нам свои наставления во время очередных пьянок на природе.

– Что, у меня квартира-то складом крепежа для соседей должна быть, по-твоему? – отвечал кто-нибудь, явно ставя под сомнение авторитет старшего по возрасту.

– У хорошего хозяина в квартире все должно быть: от гвоздя до логарифмической линейки. Бестолочь! Каждую ржавую шайбу, что на дороге валяется, надо подбирать и в дом нести – рано или поздно придет и в ней нужда, – продолжал гнуть свое учитель и наставник. – А с завода домой ничего не принести – вообще грех великий! Все везде колхозное, а значит, все мое! – убеждал он нас, набив полный рот закусью. – У меня жена на мясокомбинате пятнадцать лет в колбасном цеху работает. У них там тоже на проходных шмонают, но она каждый день в лифчике по кило фаршу, да еще и в трусах по паре кило колбасы протаскивает. Свеженькая! Не та синюшная, что вы по два двадцать в очереди в драку-собаку берете, которая за неделю пять раз в магазине замораживалась и шесть раз оттаивала в антисанитарных условиях.

– Ничего себе, свеженькая! Представляю размер трусов и лифчика у твоей жены. Е-мое, уж не этой ли свеженькой мы сейчас закусываем? А? Загреба? Ты что, отравить всех нас хочешь? – возмущался наш коллега, главный спорщик Сергей.

– Дурында ты, а еще интеллигента из себя корчишь! Она ж моется после этого несколько раз, варится в кипятке, а потом еще и на сковородке жарится. Гляди-ка ты на него, морду от докторской воротит! – всерьез обижался Загреба. – Голодным, видать, никогда не бывал. Не хочешь – вон, сбегай, купи себе ливерной, если денег хватит.

– Да я лучше вот этим лопухом сейчас занюхну. Оба вы с женой – две Загребы!

Но в остальном наш коллега как мужик, как работник и как товарищ был вполне нормальным. Во всяком случае, вполне удовлетворял всем требованиям члена бригады. Никогда не возмущался, если была необходимость поработать сверхурочно, не лизал задницу начальству, всегда отзывался на помощь, когда был востребован его опыт регулировщика. Ну несун, да! Есть такой грех. Но ведь помаленьку ворует, а не охапками. Мы даже иногда помогали ему протаскивать через проходную что-то объемное, выпячивающееся из-под его одежды. Завод считался военным, выпускал высокоточные резисторы, какие-то секретные приборы и еще что-то, поэтому охранники на проходных могли тщательно обыскать любого работника. Обычно ощупывали выборочно, через одного или по фейсконтролю, когда чье-то хитромордастое лицо не внушало доверия охраннику. Кто-нибудь из наших шел впереди и отвлекал внимание охранника.

Обычно эту роль брал на себя нагловатый по характеру, тот самый великий спорщик Серега, по псевдониму Сырожа. Он вылуплял свое гневное выражение лица на охранника и орал: «Ну че? Харя моя не нравится? Обшмонать хочешь? Ну на! На, шмонай!» – Серега усердно выворачивал свои пустые карманы и расстегивал пуговицы на одежде. Охранник махал на него рукой, показывая знак проходить. Пока ошарашенный секьюрити очухивался и приходил в себя от такой наглости, через вертушку успевали проскочить четыре-пять заводских работяг.

Тащил Загреба все подряд, чего у него еще не было в квартире. В те пару дней за месяц, когда не было совершенно ничего нового и более-менее ценного, он чувствовал себя обиженным на судьбу, считая эти дни без толку пролетевшими мимо жизни.

В обед он обычно уходил на разведку по чужим цехам, проводя рекогносцировку, замечая, что и где плохо лежит. Воспитывать в духе строителя коммунизма его было уже поздно, хотя такие попытки с нашей стороны предпринимались довольно часто.

В один из таких горестных дней после хождения на разведку в цех гальваники он сообщил нам о химическом чуде – какой-то концентрированной кислоте.

– Представляете, горе-то какое! Уборщица, девчушка еще совсем, решила унитазы в туалетах от желтизны этой кислотой отчистить. Почерпнула из гальванической ванны полведра, притащила на второй этаж к своим туалетам и только было собралась работать, как дно у ведра бац – и отвалилось, – возбужденно, заговорщицким тоном рассказывал Борис Федорович, пылко оглаживая свою плешку. – Все ляжки себе молодые испортила, в больницу увезли, бедную. Все теперь, аля-улю! Кто ее с такими ляжками замуж-то возьмет?