Андрей Женин - От сессии до сессии… или Из жизни советских студентов

Секретарь удовлетворённо закивал головой.

– Теперь ты, товарищ Мартынов.

Товарищ Алексей Мартынов – это я. Шатен среднего роста с бородой и усами, отнюдь не более густыми, чем у товарища Рыжова, обладатель неплохого чувства юмора, за которое меня всегда любили девушки и не любили многие юноши, поскольку я никак не мог отказать себе в удовольствии кого-нибудь разыграть и над кем-нибудь посмеяться. К сожалению, веру в светлое «завтра» я утратил очень давно.

– Про комсомольцев и Коммунистическую партию невозможно сказать убедительнее, чем это сделал товарищ Рыжов. Не присоединиться к нему было бы преступлением перед советским народом, – с пафосом произнёс я, и, как мне потом сообщили ответственные товарищи, сотни чертенят, водившие хоровод в моих глазах, остались довольны сказанным. Комитет комсомола одобрительно загудел.

– Товарищ Бородин? – продолжил допрос секретарь.

– А я что? Я с мужиками заодно. Тоже в эту глушь хочу, – проговорил под смех собравшихся интересный, гладко выбритый юноша, который выглядел намного старше своих друзей. – Я чего-то не так сказал? – удивлённо спросил он, обращаясь к президиуму.

Это Сашка Бородин, в миру Борода. Он хороший парень, надёжный и верный друг, но не всегда сразу «въезжает» в тему.

– Нет-нет, всё так, не волнуйтесь, товарищ Бородин, – заверил секретарь, пряча улыбку в уголках рта. – Ну что, товарищи, будем голосовать. Кто за то, чтобы удовлетворить просьбу комсомольцев Рыжова, Мартынова и Бородина и направить их для прохождения врачебной практики в Гореловскую ЦРБ, прошу поднять руку. Против? Воздержался? Единогласно. Поздравляю, товарищи! Можете быть свободны и следовать зову своего сердца. А мы продолжим наше заседание.

Выйдя из зала заседаний, я больно ткнул в бок комсомольца Рыжова:

– Слышишь, резерв хренов, ты про КПСС так загнул – у меня аж дух захватило. Молодец, можешь иногда.

– Мартын, не трогай партию. Ты же знаешь, я этого не люблю.

– Ну, извини, извини, – я поспешно дал задний ход. – Не буду больше осквернять твои интимные отношения с партией. Хотя ты уже большой мальчик и мог бы найти себе кого-нибудь помоложе и посимпатичнее!

Рыжий скорчил недовольную мину, но ничего не сказал. Товарищ Бородин догнал нас и с интересом спросил:

– Я что-то пропустил?

– Да нет, Борода, ничего. Мы тут с Рыжим гадаем: что про нас думают люди, когда двое бородатых одного безбородого Бородой величают?!

Все дружно засмеялись и, не сговариваясь, направились в ближайший продовольственный магазин.

Стоя перед кассой, мы долго спорили, вызывая неподдельный интерес молоденькой продавщицы.

– Один берём, – с жаром настаивал я.

– Нет, два, – возражал Борода.

– Один, – поддерживал меня Рыжий.

– Два, – ещё громче требовал Борода.

– Один, – отрезал я, – от двух нам вчера плохо было. – И, выдержав театральную паузу, сказал продавщице:

– Будьте добры, пять бутылок портвейна и один плавленый сырок!

Продавщица опешила, но выставила на прилавок пять бутылок «Тридцать второго розового» и два маленьких помятых сырка «Дружба».

– Эх, Борода, твоя взяла, – произнёс я и с притворным сожалением забрал всё-таки два сырка. – Завтра опять мучиться… Вы будете виноваты, – строго сказал я продавщице. – Могу простить Вас, если вот на этой бумажке Вы напишете номер своего телефона, как Вас зовут и где мы завтра встречаемся ровно в семь вечера.

Девушка засмеялась и написала: «Таня ждёт тебя завтра здесь в 20:00». Я поцеловал ей руку, и мы вышли на улицу.

Нас ждали общага, бессонная ночь и непредсказуемые приключения. Отмечать было что.

Прошли дни…

– Подъём, подъём! Через десять минут N-ск! Встаём! – противно звенел в воздухе женский голос.

Я с трудом продрал глаза, пытаясь понять, зачем нужно вставать и кто такой этот N-ск. Голова раскалывалась, крупными волнами подкатывала и отступала тошнота.

– Говорила мне мама: «Не мешай, Саня, водку с портвейном», – с верхней полки донеслось бормотание почти проснувшегося Бороды.

– А я слышал, пить вообще вредно, – охрипший голос Рыжего тоже вступил в беседу.

Преодолевая мучительное желание зарыться в подушку и полежать ещё чуть-чуть, я рывком скинул с себя одеяло и вскочил на ноги.

– Хоть пиво-то осталось?

– И не думай, – твёрдо отрезал Рыжий. – У нас сегодня первый день практики, а ты хочешь на рогах в больнице появиться? Могут чего-нибудь не то подумать.

И, глядя на меня с сомнением, произнёс:

– А может, как раз то?!

Мы вышли на перрон. Только светало, но сомнений, что день будет жаркий, уже не возникало. Очень хотелось пить…

– Это мираж? – спросил Борода, указывая пальцем в сторону здания вокзала. Там стоял автомат с газированной водой!

– Будем надеяться, что нет! – хором ответили мы с Рыжим и дружно понеслись к автомату.

В советское время почти на каждом углу стоял автомат с надписью «Газированная вода». В него можно было засунуть монету достоинством в одну копейку, и оттуда лилась простая, холодная газированная вода. Можно было запихнуть трёхкопеечную монету, и тогда из автомата сначала выливалось немного сиропа, а потом газированная вода. Сироп мог быть лимонный, грушевый, апельсиновый и ещё чёрт знает какой, но вкус у него почему-то был всегда одинаковый. Школьники и студенты очень любили пить сироп без воды – если своевременно убирать стакан после выдачи порции сиропа, то за девять копеек можно было получить почти полный стакан сладкой жидкости.

К автомату лучше было приходить со своей тарой, поскольку гранёный стакан, который прилагался к автомату, представлял собой бесценную находку для микробиологов: из него пили все подряд, в лучшем случае споласкивая той же самой газировкой. К счастью для здоровья граждан, стакан было очень трудно привязать к автомату, а всё, что не было привязано и приковано, уворовывалось предприимчивыми комсомольцами, коммунистами и беспартийными быстро и с удовольствием.

Конечно, сироп был нужен далеко не всем: гражданам, имевшим накануне свидание с зелёным змием, требовалась просто вода, холодная газированная вода. Ходил даже такой анекдот: «Утром у автомата с газированной водой стоит бабка и собирается попить воды. Подбегает один мужик, дышит перегаром и со словами: «Прости, бабка, я с бодуна!» – выхватывает у неё стакан с водой, жадно пьёт и убегает. Потом второй, третий… Бабка растерянно качает головой и произносит: «Ничего не понимаю… У вас там, в Бодуне, засуха, что ли?!»

Тот, кто не пил после суровых ночных бдений ранним летним утром из запотевшего гранёного стакана холодную газировку ценою в одну копейку, кто не ощущал, как пузырьки газа смешно щекочут горло и выбегают наружу через нос, не в состоянии понять уровень счастья, которое испытывали студенты, лениво допивавшие третью-четвёртую порцию живительной влаги.