Дмитрий Гайдук - Джа-Будда и его джатаки

Царевич говорит: ох, знаю! Говно — это весь наш мир, и вся наша жизнь, и все, что мы имеем. Тогда говновоз, ни слова ни говоря, забивает новую трубочку и протягивает ее царевичу. А потом подвигается, чтобы он рядом сел.

И вот они посидели, покурили, поболтали, помолчали, потом опять покурили, а потом говновоз царевича спрашивает: слушай, парнишка, ты тут давеча говорил, весь наш мир говно? Царевич отвечает: говорил. Или не говорил. В натуре, не помню. Не, точно не говорил. Не, точно. Не мог я, в натуре, такую парашу сказать.

Тогда говновоз спрашивает: ну, ежели тебе мир не говно, то что ж такое говно? А царевич отвечает: ежели мир не говно, тогда, наверное, я говно. А говновоз говорит: ну, нет. С говном бы я драп не курил. Так что, парень, успокойся: и мир не говно, и ты не говно — но что такое говно?

Царевич говорит: не знаю. Пока к тебе шел — точно знал, а сейчас то ли забыл, то ли я не знаю. Пойду я, наверное, еще у людей поспрашиваю.

И пошел. Но на этот раз далеко не ушел, а просто поставил шалаш на проезжей дороге, и у всех проходящих да проезжающих спрашивал: что такое говно? Отвечали ему разное, но у него на всякий ответ свои аргументы были, и всем он объяснял, что и это говно совсем не говно, и прочее говно не так уж плохо, и из любого стопроцентного говна можно выгоду извлечь. Скоро о нем слава пошла: есть, дескать, на свете такой учитель, который в шалаше живет и правильной жизни учит. Стали к нему ученики стекаться, большой дом построили, и у всех приезжающих спрашивали: что такое говно? Но никто им не мог такого говна назвать, которое было бы говном всегда и везде и для всех, и при любых условиях.

И вот однажды сидел царевич со своими учениками, размышлял о жизни, и вдруг понял, что понял он о жизни почти все, и осталось понять только самую малость, без которой в этой жизни никакого смысла нет. И тут решил он, что настала пора идти к говновозу и отвечать на его вопрос.

Приходит, а говновоз его спрашивает: ну, что? Понял, что такое говно? Царевич говорит: понял, только ты не обижайся. Говно твой вопрос, учитель. Только ты не сердись, а лучше задай мне правильный вопрос, чтобы я на него ответил и окончательно во все врубился.

А говновоз улыбнулся и сказал: эх, уважаемый! Правильный вопрос на свете только один: это вопрос о том, что такое правильный вопрос. И ты его только что задал, так что дело за немногим: поразмыслить на досуге и на него ответить. А теперь давай о делах поговорим: ты ведь мне сегодня про говно все правильно сказал — и, стало быть, в говновозы годишься. Теперь иди да спать ложись, а завтра в шесть утра приходи на работу. Или, еще лучше: отправляйся к своему отцу, он тебя давно простил, да и не сердился он на тебя всерьез. Все-таки, царскому сыну лучше царем работать, я так считаю.

А царевич говорит: да как же я буду царем работать, если в жизни смысла нет? А говновоз отвечает: в жизни нет, а в работе есть. В любой работе смысл найдется, если с умом за нее взяться. А за жизнь как ни берись, смысла в ней не найдешь, потому как не для смысла она, а для прикола.

Оглядел царевич команду говновозов и говорит: вот что, господа хорошие. Смысл-то ваш я понял, а вот в приколы ваши, пожалуй, никогда не врублюсь: больно они у вас мудреные. А потому решил я, что прав ты, учитель: не быть мне говновозом, коль я царевичем родился. Так что пойду я, попробую царем поработать — глядишь, что-нибудь да и получится.

С тем и вернулся он во дворец, а царь его, понятно дело, давно уже простил и с радостью принял. А потом он и сам царем стал, и, говорят, неплохо у него получилось.

Закончив эту историю, Джа-Будда сказал: в то время царевичем была рекламная собачка, царем была ее хозяйка, главным говновозом был я, а говна никакого не было, нет и не будет. Бывают на свете говнюки, бывают засранцы, и даже говноеды — но не бывает такого говна, которое было бы говном всегда и для всех. И даже наше телевидение: какое, в сущности, говно! — а иногда и от него какая-то польза случается.

Однажды сидит Джа-Будда со своей бригадой под деревом, и все они ждут Ананду, который поехал к родителям на село и должен вернуться с торбой продуктов. Сидят они себе, сухарики дожевывают, а тут приезжает Ананда с двумя большими торбами, но весь какой-то мрачный и пасмурный. Джа-Будда на него сразу смотрит и говорит: а не сделал ли ты, Ананда, какую-то глупость? Анада отвечает: отнюдь. Я, напротив, очень важное и нужное дело сделал. Я своим односельчанам дхарму проповедовал. А они, дураки, с меня смеяться начали, матом ругались, факи тыкали и вобще в натуре меня расстроили. Ну, скажи мне, учитель: ведь они же нормальные добрые люди. Так почему же они ничего не понимают и понимать не хотят?

Джа-Будда улыбнулся и сказал: не в первый раз, браток, прокололся ты со своими проповедями, и не в первый раз это тебя огорчило. Когда-то давным-давно жил на свете один мудрец. И однажды встал он с утреца, позанимался ушуизмом, почитал Кастанеду и пошел на речку прогуляться. Сел над водой, задумался о вечном, и тут приключилась с ним беда: как-то сразу одним махом он всю дхарму постиг. И решил ее людям поведать.

Пришел домой и поведал для начала своей жене; а она тут же вещички собрала, детишек под мышки и уехала к маме. Тогда он пошел к друзьям и начал им проповедовать; а они как начали от него разбегаться да по углам ныкаться! Тут он понял, что друзья не врубаются, зашел в ближайшее кафе и начал проповедовать посетителям. Через пять минут посетители с половины скипнули; потом подходит к нему охранник и говорит: вали отсюда, а то сейчас дуровоз будем вызывать. А мудрец этот, надо сказать, на дуровозе кататься не любил. И поэтому сразу ушел.

И пошел дальше по Октябрьской улице мимо цума. А там возле цума стоят менялы и жутко скучают. Ну, он как начал им проповедовать! А они стоят, делают вид, что ничего не замечают, потому что не хотят на скандал нарываться, а то менты наедут, всех заметут. А мудрец увидел, что они никуда не уходят, а наоборот, даже толпа собирается — и как обрадовался! И как понес! — сам уже еле понимает, что говорит. Тут один меняла потихоньку дергает его за рукав и говорит: паренек, давай отойдем, поговорим за твои мульки в другом месте.

Отходят, они, короче, за угол, а там уже сидят еще двое здоровенных парней и сразу начинают на мудреца наезжать. Ну, мудрец, надо сказать, не зря ушуизмом занимался: взял и поразбивал им носы. Но в глубине души жутко обиделся. На все несознательное человечество..

И думает: если людишки меня не понимают, тогда ну их в пень, этих людишек. Пойду я в лес, зверям и птицам буду проповедовать — они еще от природы не оторвались, они меня поймут. И ушел в лес: идет напролом через бурелом и громко проповедует. А звери-птицы от него утекают, как от маниака с подворотни: он за ними, а они от него. В конце концов забрел он в темную и стремную чащобу, где еще не ступала нога человека. Тут с ближайших кустов вылазит волк, весь такой жирный и волосатый, а глаза его зловещие горят как две рубиновые звездочки. Вылазит и спрашивает: ну, и чего это ты тут разорался?