Игорь Сотников - Исход. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

А тут ещё этот, до чего же знакомый и противный рожей тип, так недвусмысленно лыбится, глядя на Семирамида Петровича, – и ничего ты, тряпка половая не сделаешь, а сейчас же пожмёшь вот эту самую руку, которая ещё совсем недавно мяла собой совсем другие мягкие поверхности (ну ты и сам понимаешь какие), – и сбивает его со всякой спокойной мысли.

Ну а Марте, заметившей всю эту нерешительность Семирамида Петровича, пришлось его поторопить, цыкнув. И Семирамид Петрович, одёрнутый ею, с возмущением (само собой про себя): «Да что тут на хрен происходит!», ухватился за руку этого Леонида и ни фига не почувствовал в нём какого-либо отличия от человека. И в Семирамиде Петровиче, что поделать, вот такой он человек недоверчивый, в особенности к научно-техническому прогрессу, вновь укрепилось всё его ретроградство и мракобесие, и он решил посредством наводящих вопросов подловить этого Леонида (а впоследствии может и Марту) в его подлоге.

Но для начала он решает расколоть этого подлеца Леонида, маскирующего свою вероломную сущность под робота. – Это надо же до чего дошли эти любители поживиться за чужой счёт! – Семирамид Петрович просто потрясён и вначале слов не находит при виде этих ухищрений современных ловеласов. И Семирамид Петрович крепко так посмотрел на этого Леонида, чью коварную и подлую сущность он насквозь видит, – да-да, Леонид Эриксович (не нужно объяснять, откуда он прознал отчество этого вероломного робота – по материнской плате RX), Семирамид Петрович хоть и далёк от робототехники и электроники, но его так легко не проведёшь, и он видит, что там у вас внутри: ни одной там микросхемы нет, а только одни хитрые схемы по его одурачиванию, – и потребовал от него ответа.

– Так ты всё-таки кто на самом деле? – Семирамид Петрович попытался образумить этого Леонида, обратившись к его мужскому началу, которое из чувства мужской солидарности, перестанет разыгрывать этот спектакль и выдаст Леонида, как притворщика. Так, например, у него вдруг вспучит живот, – а для этого есть все основания: на столике помимо двух бокалов с вином, стояла чашка с фруктами, а рядом в тарелке, ещё отдающие паром пельмени (а от этого сочетания у Семирамида Петровича всегда пучил живот), – и он от волнения не сдержится и благозвучно озвучит свою человечность.

Но этот Леонид, что за самонадеянная и эгоцентричная скотина, а может он конченый негодяй или человек без комплексов, ни в какую не хочет идти навстречу Семирамиду Петровичу и упорно настаивает на своей не человеческой сущности (в общем, трус и больше никак). И это было надо слышать, что он в ответ заявил.

– Я ро-бот, Лео-нид. – Механическим голосом, с насмешливой протяжностью всё это непотребство проговорил этот Леонид. И Семирамид Петрович не то чтобы прифигел, когда всё это услышал, а он можно сказать, что потерял веру в человечество и в голове закружился от непонимания происходящего. – Ну и наглец же этот Леонид! – подумал Семирамид Петрович, когда пришёл в себя. После чего он, решив, что Леонид крепкий орешек и с ним не о чем говорить, только время зря потеряешь, переводит своё внимание на Марту.

И хотя Марта всегда его удивляла своим упорством в отстаивании своих убеждений, да и ждать от неё признаний в собственных ошибках не имело большого смысла, – Семирамид Петрович, – никогда не скажет вот так она, – на этот раз я с большой болью вынуждена признать, что вы оказались куда как более дальновидней насчёт этого подлейшего Леонида, чем я: он оказался не роботом, а рядящимся под робота соседом Леонтичем (так вот где я эту рожу видел, догадался Семирамид Петрович), – всё же она человечней любого робота, а тем более такого заинтересованного робота, как Леонид, и её можно поймать на её человеческих чувствах (в общем, Семирамид Петрович решил манипулировать её чувствами).

– И что он у нас забыл? – так, за между прочим, чтобы его не заподозрили в предвзятости, интересуется у Марты Семирамид Петрович.

– Он проходит тестовые испытания. Так на первом этапе он должен ознакомиться со всеми жильцами нашего дома, понравиться и найти с ними общий язык. – Сказала Марта.

– И что, нашёл? – уперевшись взглядом в Леонида, сквозь зубы спросил Марту Семирамид Петрович. И ему повезло, что Марта не заметила скрытого подвоха в его вопросе и поэтому ему такие каверзные и двусмысленные слова сошли с рук.

– Не без труда, но он сумел завоевать моё доверие. – Так это сказала Марта, что Семирамид Петрович, человек отчасти толстокожий и не ревнивый, но когда дело касается его добра, то он за себя не отвечает в своей вспыльчивости, чуть не вспылил и не вывернул этому Леониду руку. И только то, что рука Леонида была крепка, как у робота, заставило его усомниться в верности своих действий, – а может он и в правду робот, – и остановило его. Но нет, Семирамид Петрович сердцем чувствует, что здесь что-то не так. И его ночная пижама, смотрящая на него с плеча этого чёртового Леонида, укрепляет его сомнения.

– А как понимать мою пижаму на нём? – с долей нервности в голосе вопрошает Марту Семирамид Петрович. – У него что, своей нету? – Ну а Марта в свойственной ей пренебрежительной к его вещам (а коснись разговор её вещей, так она такую истерику закатит, что только уши затыкай) манере, отвечает. – Я не понимаю вас, Семирамид Петрович, – звучно зубами акцентируя внимание на имени Семирамида Петровича, сквозь зубы говорит Марта, – это что ещё за вещевизм с вашей стороны. Не хотите ли вы тем самым сказать, что вам жалко эту пижаму, которая к тому же вам совсем не идёт?

А Семирамид Петрович, видимо, и в самом деле был расстроен, раз он, не подумавши, вспылил. – А ему значит идёт! – И, конечно, Марта не без оснований удивлена этим, не укладывающимся в её обычный порядок вещей поведением Семирамида Петровича (к тому, что он дотошен на свой собственнический счёт она привыкла, но вот, чтобы он повышал на неё голос, то это ни в какие ворота умещается). И Марта имеет полное право оскорбиться в своих лучших чувствах на Семирамида Петровича счёт.

– Да, – с вызовом заявляет Марта, – на Леонтии ваша пижама лучше сидит. – Семирамид Петрович чуть не лопнул от возмущения, услышав это предпочтение Мартой Леонтия перед собой. Где не ему, а Леонтию, как оказывается, его пижамы больше к лицу и идут. И Семирамиду Петровичу после таких слов даже не хочется спрашивать у Марты о своих тапочках, в которых сейчас пребывает всё тот же Леонтий – ответ на это очевиден, и они ему больше к лицу, чем ему. А ведь где тапочки, а где лицо этого Леонтия. Но всё равно, из собственного эгоизма Марта будет до истерики защищать этого Леонтия, которому всё из его гардероба идёт. А вот это наводит Семирамида Петровича на одну, крайне взволновавшую его мысль. И он, посмотрев на Марту исподлобья, задаёт ей вопрос не в бровь, а в глаз.