Игорь Сотников - Исход. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

– Сатир, что ли? – Гришка своим вопрошанием прямо коробит всё лицо в оспинах этого типа с бородкой. Но он, тем не менее, сдерживается от переполнившего его возмущения с помощью наступа своей ноги на ногу этому чёрту в очках, в момент заткнувшегося в своей улыбке.

– Я вижу, что вы, Григорий Пантелеймонович, человек пытливого склада ума. Что для нашего хозяйства самое то. Но ваши попутные знания всех этих знаковых людей, не дают нам права губить в нашей глубинке ваши перспективы на будущее. И по нашему душевному измышлению, мы приняли решение, отправить вас назад, в свет. – Гнусно улыбаясь в лицо Гришке, заявляет этот гражданин неизвестной для Гришки конструкции. Отчего в Гришке, так уставшего с долгой дороги и в ногах, – а то, что он летел под горочку, нисколько не умаляет его трудности в преодолении этого пути, – озлилось всё внутри на этого гражданина бюрократического мироустройства. Для которого сердечного признания и слова мало, а ему поди что нужно предоставить на каждый свой грех справку на бланке строгой отчётности, и чтобы там была круглая, а никакая другая печать.

И в Гришке всё так возмутилось на этого гражданина бюрократической наружности (все они козлы), что он подскочил с места с кулаками наготове и заорал. – Ах ты, формалист чёртов?! Да я тебе сейчас покажу, где раки зимуют. – И только он так возник против бюрократизма и проволочек, как, раз, и он опять в кабинете небесной канцелярии, перед лицом всё того же Петра, явно не ожидавшего его вновь увидеть и оттого чуть не упавшего со своего стула.

А Гришка хоть и взлетел так для себя неожиданно и стремительно обратно, на этот раз не растерялся. И он, прежде чем, огорошить Петра своим заявлением: «Чё, не ждал?!», сообразил заглянуть в лежащие перед ним бумаги. Где многое для себя, за других людей, и в частности за этого Орлова и понял – чтобы попасть в эти небесные чертоги, нужно быть званым. А почему так это решил Гришка, то всё очень просто. Он на лежащем перед Петром листке прочитал: «Андрей первозванный». А как только он это прочитал, то его пробило этим догадливым озарением. А также ещё тем, что этот Орлов, типа Андрей первозванный, судя по его имени, определённо что-то такое знаковое знает, что его приведёт сюда, в эти небесные чертоги в скором времени, а вот всех остальных, будет и не пойми что ждать. Так что нужно к нему прислушаться и постараться из него выудить эту необходимую для понимания будущего информацию.

Правда, Гришке, а точнее Григорию Пантелеймоновичу, совершенно не удаётся сосредоточиться на своём внимании к Орлову, а всё потому, что он человек увлекающийся, и если ему в голову какая-то мысль зашла, то он пока с ней не разберётся, то ему сложно быть внимательным. Ну а сейчас он занялся подготовкой к своему спасению. Где на пути к нему сделан только первый шаг: прикуплено на первое время золота два пуда. А этого, по разумению Гришки, явно недостаточно, чтобы спастись и прокормиться, когда в этом апокалиптическом будущем, которое им всем тут предрекает Орлов, нет чётких критериев истины, то есть не установлена система ценностей и непонятно будет, что почём торгуется.

– Надо будет закатать побольше банок с разносолами, а не губу, как привык. – Остановился на этой мысли Гришка, вдруг вспомнив свою докапиталистическую молодость, где он не был ещё настолько оторван от земной жизни и ещё что-то делал руками, а не жил в расчёте на чужой ручной труд и глупость человеческую. И Гришка в этот момент откровенности позволил себе самокритику, чего он давно по отношению к себе не позволял. – Только они в трудные времена и спасут, а не какая-то валюта, и не пойми со временем, что это за слово такое. Хм. – Усмехнулся про себя Гришка и, вдруг наткнувшись на обращённый в свою сторону потный взгляд банкира Немировича, человека невыносимого во всём для Григория Пантелеймоновича, терпеть не могущего людей с потными взглядами и мыслями на тебя и твою действительность, закипел в его адрес злобными мыслями.

– Закатал губу, – глядя на Немировича, злобно ему в мыслях ответил Гришка в ответ на его предложение, немыслимое для тех условий своего пребывания (апокалипсиса), в которых себя сейчас мыслил Гришка, – мильон мне предлагать за банку закатки. А вот это ты видел! – было сунул дулю под нос Немировича Гришка, но быстро одёрнул руку, видя в раскрытом рту Немировича агрессию против его дули, где он намеревался откусить ему палец совсем не со зла, а от голода.

А это всё ещё больше укрепило Гришку в решимости сегодня же взяться за это дело, закрутки банок с разносолами.

А в кабинете между тем идёт своё мысленное движение. Где Иван Павлович обратился со своим мнением к Орлову.

– Хочешь сказать, что твоя зевота не просто рефлекторный дыхательный акт, а это некая причина, созданная из неких внутренних соображений природной сущности сегодняшней ситуации. И она посредством тебя отправленная в мир, через цепь взаимосвязанных явлений приведёт какую часть мира, а может и весь мир к некоему знаковому событию. Здесь зевнулось, а на другой стороне земного шара откликнулось. – С долей иронии в лице и словах, вопросил Иван Павлович. А Орлову не только не смешно в ответ, а он совершенно не видит, над чем тут можно иронизировать.

– Как минимум, это не исключается человеческой природой и существующим миростроением. – С полной серьёзностью во всём себе заявляет Орлов. И все его слушают и при этом его слова не вызывают недоверие, а ему почему-то хочется верить. – И отчего-то фигуральная аналогия с чиханием на одной стороне земного шара и ответный насморк у всей планеты, у вас никогда не вызывала желание иронизировать. А ведь между тем, вы, откликнувшись на этот мой посыл, сами запустили эту цепь неотвратимости. И теперь, чтобы вы не делали, её невозможно остановить, пока она не дойдёт до своего следствия и замкнёт свой круг.

– И чего нам всем ждать от вашего зевка? – интересуется Иван Павлович, как всеми понимается, до чего же упрямый и упёртый тип. Его Орлов так обстоятельно, с прямыми доказательствами пугает, а ему хоть бы хны, и он не ведётся на все эти его посылы. – Знамение ему подавай. – Догадались многие из находящихся в кабинете людей, зная консервативность мышления Ивана Павловича, которая, бывало, дорого им стоила, когда он отказывался прислушиваться к современным веяньем в деле монетарной политики.

– Я уж как-нибудь, по старинке обойдусь, вкладываясь в золото, – совершенно никого не боясь и, не стесняясь, Иван Павлович смело так не скрывал своего ретроградства, – а все эти слепые трасты и офшоры оставьте для себя.

А что спрашивается, есть знамение в их финансовом мире? Это, если не инсайд, то что-то вроде этого. Где лицом, продающим, а может из мстительных, справедливого характера побуждений выдающим вам эту информацию, является не кто-то изнутри той самоорганизации людей, которая влияет на курс и движение рынков, – либо к схлопыванию, либо к их разрастанию, – а этим лицом может быть и не лицо вовсе, а какая-то внешняя управляющая этим миром структура, та же природа, которая с помощью своих знаковых сигналов (тайфунов там или землетрясений) предупреждает человечество о таком надвигающемся природном катаклизме, от которого уж точно никуда не спрячешься в этом полным людей городе, а уж насчёт функционирования всех этих бирж и рынков, точно не стоит заводить речь на время вдруг разбушевавшегося всемирного потопа, или землетрясения. А может и до того времени, пока люди вновь для себя не придумают увлекательное для себя занятие по перемещению материальных средств с помощью нарисованных бумажек.