Игорь Сотников - Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

– Не иначе своя блеклость и серость на совместной с Мартой фотокарточке, где Марта оттенила его своей красотой. А он ничего и поделать не может, вот и бесится. – Без особого труда, все тут догадались, насколько Вред Вредыч для всех противен своей заносчивостью и привередливостью.

Но всё это не относится к делу, когда окончательное решение за Вред Вредычем. И как немедленно выясняется, то не всё так печально у этого разволновавшегося человека, Вреда Вредыча, и та, кто его окончательно достала, то есть Марта, как с минуту назад думал этот разволновавшийся человек, ещё не настолько его достала, чтобы он столь категорично на её счёт сделал выводы. И все сидящие за этим столом люди, были вынуждены в очередной раз признать, что их товарищ, рассудительный человек Иван Павлович, далеко не глуп и достаточно прозорливо мыслит. Правда, его методы по приведению в порядок разумение людей, несколько провокационны, но это ничего, когда они так результативны.

Ну а всякой мысли, даже и такой тяжёлой, которую высказал вслух рассудительный человек, Иван Павлович, имея в себе характеристики сверхпроводимости, даже не нужно оформляться в слова, чтобы она было донесена до её осознания людьми чуть подальше от этого стола сидящими. И эта мысль, не проскочив мимо одного из столиков, заинтересовала собой наткнувшегося на эту мысль сидящего за этим столиком человека такой беспредельной наружности, что рядом с ним тяжело было находиться людям с обычной внешностью, и оттого у него в друзьях и так по делу, ходил столь же прекрасных качеств человек.

– А есть ли предел человеческим возможностям? – задался вопросом этот до жути страшный человек (его бы в кафе не пустили, он всех клиентов собой распугает, но владельцы кафе сами его испугались), глядя куда-то сквозь своего напарника. А его напарник, как уплетал пиццу, так и продолжал, таким образом, себя обустраивать в этой жизни. Он никогда не обращал внимания на такого рода выверты душевной конституции своего товарища (это, понятно, что не его слова – с первых строк своего повествование не хотелось прибегать к нецензурным выражениям, вот и пришлось за него формулировать его мысль), так с чего он сейчас будет изменять этому правилу.

Что же касается заданного вопроса этим страшным человеком, то не это более интересно (ответ на этот вопрос очевиден), а скорей вызывает вопросы то, а возможно ли такое, чтобы таких невероятных качеств человек, задавался такого рода философскими вопросами. Хотя для этой его глубокомысленности имелись свои глубинные объяснения. И если бы удалось заглянуть под стол, за которым разместились эти суровые личности, то можно было найти для себя ответ, правда только отчасти, на вопрос о том, откуда у этого человека появились все эти мысли в голове.

А всё дело в том, что этот суровый к своей и чужой действительности человек, как-то удивительно даже поместил свои ноги под столом. Так одна из ног, в преотличных туфлях, всей своей подошвой стояла на полу, в чём ничего не было странного, тогда как вторая нога, возможно всегда имевшая свои претензионного характера вопросы к своей напарнице, а может она была самая задиристая и ей никогда спокойно не стоялось, а уж что говорить о том, когда она освобождалась на время от этих своих обязанностей, и когда на неё не давил своим весом её хозяин, – она не знала, куда себя деть, – взяла и поместилась поверх своей напарницы.

И не просто так, как бы всё это случайно вышло, а она всем своим весом давила на свою напарницу ногу. И вот если соединить воедино и провести свои параллели между увиденным и сказанным этим человеком, а давил он на ногу изо всех сил, то можно догадаться и отчасти понять это его вопрошание – он на практике, на самом себе, решил узнать предел человеческих возможностей. И при этом подошёл к этому вопросу не однобоко, где только проверяется его предельная выдержка, как например, если бы его поместили в парилке и поднимали до крайних пределов температуру (этому типу достаточно и 60 градусов чтобы свариться, а вот этот и при ста мёрзнет), а он одновременно выступал в качестве испытуемого и образного палача. Где каждый доходил до своих предельных значений в противостоянии друг с другом.

Это было что-то на подобии парадокса бога: «Может ли бог создать такой камень, который бы ему не по плечу было поднять». Так и этот суровый человек, с одной стороны верил в то, что ему под силу любой силе и давлению на себя противостоять, а с другой стороны он был уверен в том, что нет такой ему противостоящей силы, которую он не смог бы сломить. И вот он сейчас, там, под столом, и пытался разрешить этот вопрос.

Но наша первоначальная мысль больше не задерживается за этим столиком и движется дальше, к самому дальнему от входа столику, стоявшему особняком от всех. Правда ей не сразу это удаётся сделать и она, как это часто бывает, на пути к своей цели натыкается на отвлечённую мысль, на этот раз в виде широченной от переизбытка калорий спины едока-человека.

– А не слишком ли я зажился от хорошей жизни? – очень для себя неожиданно задаётся вопросом этот едок-человек, остановившись ртом на полпути к источающему жиром пирогу. Здесь он косится на свои долгосрочные отложения, выпирающие в боках, и приходит к удивившей его мысли. – А может уже пора привести себя в стройность отношений, для начала с одеждой, а затем и девушки подтянуться ко мне подтянутому, начав питаться надеждами на это захватывающее будущее?

Но на этом всё и мы берём себя в руки, – этот пышущий здоровьем и желаниями надежд человек, ещё только думает взять себя в руки, и он нам не помощник, – и доводим нашу изначальную мысль к нашей итоговой цели. И наше повествование вновь упорядочивается и следует своим пошаговым путём до… Одного столика, ничем вроде с виду неотличимого от всех остальных, но в тоже отличного от всех остальных столиков своей внутренней константой – он самый романтичный столик из всех здесь имеющихся в наличие столиков, за которым только и делаются сердечные признания, и бывает что и предлагают руку и сердце, вместе с кольцом в придачу. А почему этот столик так был признан влюблёнными, то тут сразу, и не поймёшь, и не разберёшься в этом вопросе, пока сам не окажешься на месте влюблённого человека.

А как только поймёшь всем своим сердцем, что без одного, очень интересного для тебя человека, ты себя и себе места нигде не находишь, то ты в один взгляд на внутреннее пространство этого кафе, сразу находишь тот самый столик, куда только и будет удобно присесть вместе с этим интересным для тебя человеком, чтобы с ним о том о сём поговорить, глядя друг другу пристально в глаза. А этот интересный для тебя человек, что за увлекающаяся и такая внимательная к тебе и к каждому твоему слову натура, не может пропустить мимо себя не единого тобою сказанного слова, и поэтому частенько просит тебя повторить эти твои затёртые, доносящимся шумом с улицы слова. А чтобы тебе это делать было не слишком сложно, да и шум с улицы из открытой двери всё также и по прежнему доносится, то было бы неплохо по мнению этого очень для тебя интересного человека, если бы ты придвинулся к ней поближе, и всё, что до этого сказал, повторил ей прямо в ушко.