Валерий Смирнов - Операция «Гиппократ»

От стихов Сосисомиди в редакциях уже стояли на ушах, но попереть против залепленного им образа мало кто рисковал. А когда Сосисомиди лично заявлялся до редакции, так у него были готовы даже взять интервью, лишь бы поэт поскорее потерялся за дверью.

Союз писателей стонал от Сосисомиди не хуже других, но стойко не пускал его в свои ряды, скорее всего, опасаясь сильной конкуренции. Сам поэт не останавливался на достигнутом и продолжал ловить кайф от своих подписей, распечатанных тысячными тиражами. Дело дошло до того, что, на зависть профессиональным поэтам городского пошиба, один стих, посвященный великому Ленину, опубликовали аж в черкасской области, а спустя два дня – в винницкой:

– накатал Сосисомиди в десяти экземплярах к очередной годовщине вождя и сразу врубился за верность своего метода, разослав эти замечательные стихи в «Моряк», «Учительскую газету», «Токарный станок», «Широкий лан», «Советский художник», «Медицинскую газету», а также в журнал «Советское кино», приписав рядом: стихи написаны автором под влиянием Ленина и кино «Приключения Электроника». Хотя в своем произведении Янис писал слово «электроник» с маленькой буквы, его стих редакция не напечатала, скорее всего, из черной зависти к провинциальному супергению. Тем не менее Сосисомиди понял – им найден верный путь размножения подписи под стихами, а потому между созданием мелких произведений сочинял громадную поэму. Он описывал, как под влиянием Ленина работают представители еще десяти тысяч профессий, имеющие многотиражные рупоры парткомов их предприятий.

Вы думаете, его творчество не печатали? А художники, врачи и особенно токари завыли – не хер нам больше делать, чем читать тома Ильича и подзаряжаться от его мыслей в просторном зале рядом с бездельником Янисом? Ничего подобного, ни разу не завыли. Может, потому у нас такая медицина, если, вместо повышать квалификацию, врачи заняты столь замечательным самообразованием?

Из года в год Сосисомиди повышал уровень творчества и значимость его автора в собственных глазах. Зато при виде Яниса глаза многих журналистов так перли из орбит, что их можно было вставлять на место молотком. Те, до кого поэт вламывался в кабинеты, чувствовали себя не хуже, чем их предшественники во время встреч с дедушкой Сосисомиди. Однако времена и чужие ошибки делают людей мудрее. Редакции понимали: легче печатать Яниса, чем что-то ему доказывать. Но при том намекали за общение по переписке, чем дали поэту еще один козырь.

Сосисомиди догнал – он принадлежит до редкой мужской породы, о которой девушки говорят: ему легче дать, чем объяснить, почему я не хочу. Тем более, что стихоплетство всё чаще заменяло Янису секс в любом виде. А потому он начал тратить на конверты для стихов больше половины зарплаты, чем сделал жену еще недовольнее.

Жена была единственным человеком, которого Янис боялся, в отличие от слабохарактерных газетчиков. Он старался не нарываться на ее характер и еще глубже зарывался в свое творчество.

Со временем люди стали догонять: всю глубину этого творчества может понять исключительно психиатр. И вовсе не потому, что в году уже не оставалось дня, в честь которого Сосисомиди не накатал криков своей души, явно мятущейся по поводу любого события: от прихода весны до рождения тройни у кошки соседа.

Хотя кое-кто понимал: дети учились в школах еще до появления на свете этого заботливого дедушки, отказать Янису в публикации было себе дороже. Воодушевленный Сосисомиди продолжал заменяющие секс упражнения на бумаге и втягивал в это дело редакторов, сношая им мозги рифмованными извращениями. Некоторые журналисты проявляли характер, не разделяли таких взглядов и хотели другой интимной жизни. Поэтому робко отписывались Сосисомиди стандартным советом за учиться у классиков. Однако, Янис, помня жизненные уроки своего настоящего дедушки, а не того, на котором въезжал на газетную полосу, запасся на всякий случай индульгенцией. И тут же довел ее до сведения колхозников через районную газету «Заря Октября».

Что, значит могу, когда надо, а особенно – хочется? Редакции заваливались стихами с проникновенными строками: «Но тише! Замирает сердце: Ленин о мире говорит с броневика» – это, понятно, создано ко Дню танкиста; «Я думаю, что может только солнце сравниться с Конституцией моей» – козе ясно, когда надо печатать, ну а творческие удачи, вроде «Пересматривается многое заново – работать ударно, ритмично, планово. Такая теперь у нас привилегия. И в этом Партии нашей стратегия», публиковались в те будние дни, когда Янис не знал о каком-то выходящем из ряда вон событии, вроде пуска станка после капремонта на «Центролите».

Янис, как хороший внук, постарался протащить вслед за собой в творческое бессмертие не только образ вождя, но и родного дедушки, опубликовав юбилейное стихотворение по поводу создания герба Страны Советов.

Со временем поэт Сосисомиди врубился за необходимость подъема на следующие высоты. Перед тем, как опустить в ящик порцию конвертов с поэзией, он начал катать сам себе рекламную сопроводиловку, предваряющую свежезалепленные шедевры, посвященные разнообразным событиям на планете. Не успели Карпов и Каспаров ударить по часам в первой севильской партии, как Сосисомиди уже стихотворно откликнулся на шахматную баталию. Очень быстро и, как всегда, почти в рифму. Точно так, как за увиденное по телевизору озеро Лох-Несс, начало очередного партийного съезда, визит Саманты Смит в пионерлагерь «Артек», а также прочих событиях из жизни стахановцев, пограничников и статуи в Трептов-парке.

Янис имел полное право на саморекламу перед стихами. Сосисомиди доказал: он способен на требуемое раньше других поэтов. Редакции еще не дочитали постановление ЦК КПСС о борьбе с пьянством, а Сосисомиди уже засыпал их своими антиалкогольными шедеврами. Если бы алкашей заставили выбирать: или бросайте бухать, или читайте стихи Сосисомиди, они бы поголовно вступили в общество «Трезвость».