Сергей Прокопьев - Когда на планете коронавирусня

Это прозвучало в середине марта весело и несерьёзно. Какой такой карантин в мирное время. Но, оказывается, время уже было не мирным. Толя вечером получил эсэмэску от жены: «В Омске в магазинах смели гречку и туалетную бумагу. В два дня». Когда-то люди запасались на чёрный день мукой, солью и спичками. Огонь в очаге поддерживать, хлеб испечь, похлёбку посолить. Но чтобы гречкой и туалетной бумагой обеспечивать себя в первую очередь. Новое время – новые песни.

На первом этапе кашель выдавался знатоками за явный симптом коронавируса, тут же посыпались анекдоты «с кашлем».

– Жена ночью кашлянула, у меня вся жизнь перед глазами пролетела.

В автобусе на кашель соседа женщина в испуге округлила глаза:

– У вас что – коронавирус?

– Да нет, открытая форма туберкулёза.

– Слава Богу.

Народ нервно резвился, предлагал ввести новую статью в Уголовный кодекс: «Фраза: “Чихал я на тебя”, – приравнивается к покушению на убийство».

Из мило простеньких анекдотов на данную тему: «Парашютист, который не надел парашюта, умер от диагноза “коронавирус”».

На первом этапе особо популярными оставались два направления коронавирусного юмора и сатиры – маски и профилактика «короны» при помощи водки и самогона. Маски предлагались из трусов, носок, футболок, и даже пэтбутылок с завинчивающимися крышками в районе рта. Открутил, выпил сто граммов из узкой длинной колбочки, маленьким огурчиком закусил – и никакая корона не страшна.

Серёга Фурманов взял на себя обязанность веселить группу «Май-2020-НЭИС», каких только роликов с «коронавируснёй» (так окрестил явление) не размещал. Попутно серьёзным делом занимался: агитировал на встречу в Новосибирске. Самым сложным случаем оказался Петя Волков.

– Пропал, как сквозь землю, – докладывал Серёга Толе Ройтеру.

– Петя ещё тот кадр, – соглашался Толя. – После диплома исчез, ни разу на встречи не приезжал.

– Петю надо разыскать живого или не очень! – говорил Серёга. – Прикинь, не будь этого пазла в нашей институтской жизни, она бы процентов на пятьдесят поблекла.

– Петя ни отнять ни прибавить пазл! Помнишь «Кашу из топора»?

Толя Ройтер с Серёгой Фурмановым пребывали в тоске. В 512-й комнате общежития кроме них никого не было, а они одетыми лежали на кроватях, безучастно разглядывая потолок, который пора бы давно побелить. День был воскресный. То бишь – никаких лекций, лабораторных, практических занятий, студент должен все силы бросить на самостоятельную работу, к примеру, курсовой проект делать. Кто-то на самом деле сидел в библиотеке, обложившись учебниками, кто-то в институте производил расчёты, чертил схемы, были и такие, кто не утруждал себя, считая: воскресенье – не зря выходной, надо отдыхать. Можно с большим уважением относиться к студентам из первой категории и с осуждением – ко вторым. Хотя жизнь показывает, вторые нередко в профессии достигают не меньше первых, а то и опережают.

Тоска у Толи с Серёгой объяснялась просто. До стипендии оставалось пару дней. Денег ни у того, ни у другого ни копейки. Не рассчитали финансовые средства. С пустым желудком не до курсового. Серёга с Толей ждали товарищей по 512-й в надежде, хлеба на ужин к чаю принесут. О чём-то вещало радио, а друзья лежали и ничего интереснее не придумали, как завели разговор о вкусностях.

– Ты бы знал, – сказал Серёга, – что за объеденье морские петушки. Вот говорят: крабы, креветки! Не верь, вкуснее петушков ничего нет из морепродуктов. У меня дядя полковник в части, где морской подводный спецназ. Бывало, привезёт петушков, которых бойцы несколько часов назад со дна подняли. Вот это вещь!

– Серёга, ты меня извини, – перебил Толя, но петушки, икра – это всё баловство. Будешь ты их есть каждый день? Нет, конечно! Рассольник моей мамы я ел бы каждый день. Варила его в воскресенье, в будни некогда – школьный учитель, в выходной мы ждали всей семьёй. Настоящий рассольник, Серёга, не из мяса варится – из почек. А в бульон добавляется рассол огуречный. Огурцы, само собой, солёные. Какой рассольник без огурцов. И в русской печке. Вот это, скажу тебе, вещь! Сейчас тарелочку размером с тазик умял бы и ещё добавки попросил!

– Толя, ну ты изверг. Нам сейчас какую-нибудь кашу и то бы класс. А ты – рассольник.

– Если только из топора? – сказал Толя. – В конце концов, варил солдат из топора в классической русской сказке. Мы студенты, чем хуже?

– Топор у нас есть, – глубокомысленно произнёс Серёга. – А вот чугунка нет!

– Зато кастрюля имеется! – развил народно-сказочную тему Толя. – В ней не из топора, из бензопилы можно варить.

Алюминиевая кастрюля объёмом в ведро стояла на антресолях шкафа. Она предназначалась для походов. Там же на антресолях валялся туристский топорик. Не таких размеров, как у солдата, варившего кашу, входил в кастрюлю вместе с топорищем.

Дальше началось сказочное действо: Серёга вскочил с кровати, поставил к шкафу стул, достал кастрюлю и топорик.

– Варим! – спрыгнул со стула.

– Варим! – безоговорочно поддержал товарища Толя.

Он достал из-под кровати электроплитку, наполнил кастрюлю водой, поставил на конфорку.

– Топор в холодную воду опускать? – уточнил рецепт каши Толя.

– Солдат заливал холодной, – уверенно сказал Серёга.

Толя заложил топор в кастрюлю, закрыл крышкой.

– Только не пересоли, – предупредил Серёга. Он намекнул на картошку, которую Толя жарил на днях и посолил два раза.

Петя Волков вошёл в 512-ю, когда каша варилась полным ходом. Ниже среднего роста, нехилый в плечах, нос картошкой, маленькие острые глазки, белобрысый он за знаниями в Новосибирск приехал из деревни. В те времена бытовала на радио песня: «Деревенька моя, деревянная дальняя». Были в ней ещё и такие слова: «Родная моя, деревенька-колхозница». Песня точь в точь про Петину родину. И деревянная, и колхозница, и дальняя. Но учили в «колхознице» подрастающее поколение основательно. Петя без проблем сдал вступительные экзамены в институт, без потерь прошёл сито первых сессий, прочно утвердился в статусе студента. Отличался он цепким умом, упрямством и угрюмой прижимистостью.

– Что ж вы хотите, – объяснял свою скаредность Петя, – во мне течёт не голубая дворянская кровь, а примитивно крестьянская. А мы, крестьяне, люди расчётливые.

В институтской общаге едва не каждое второе сердце гоняло крестьянскую кровь, но у Пети была она чересчур сдобрена дрожжами расчётливости. Петя не то, что слишком любил деньги, он страшно не любил с ними расставаться. Отсюда был не прочь задарма поесть, выпить. Понимал в себе эту не поощряемую окружающими черту, старался скрыть, да натура брала своё. К «крестьянской» слабости Пети относились кто с осуждением, кто с сочувствием, кто с юмором.