Александр Калинин - К северу от первой парты

Первая борода принадлежала мудрому волшебнику Гендальфу, страницы с похождениями которого были зачитаны вьюношей до дыр и заляпаны крошками вплоть до изменения цвета, фактуры и молекулярной толщины.

Чуть позже к старому магу присоединились бороды из реального мира. Принадлежали они учителям школы при институте философии и богословия, куда попал вьюноша в конце 90-х годов.

Бороды были прекрасны. Проклюнулись они на диссидентских кухнях 70-х, выросли в щедро удобренных тюрьмах и колониях 80-х и заколосились в свободные 90-е (в те далекие годы судимость по факту еще не препятствовала педагогической деятельности).

А еще они были увлечены прекрасным. К религии относились с Булгаковской нежностью. К истории, философии и политике – с неослабевающим интересом, коим щедро делились с поколением Pepsi. И даже будучи тяжело потрепаны спирт-роялем, бороды не переставали излучать тепло и благодать.

Вьюноша, доселе в ученической своей жизни сталкивался, главным образом, с бронированными советскими учительницами Бэлами, Эрами и Зинами. И антидота к бородатому обаянию не имел, а, следовательно, влюбился, решительно и бесповоротно.

И в сердце его зажглась мечта стать волшебником. Точнее диссидентом. Точнее бородатым учителем. А ведь мечты имеют свойство сбываться!

Грудь Зинаиды Гранитовны подавляла. Была она воистину фундаментальна! Увидь ее щуплые Рубенсовские красотки – удавились бы от зависти! Ну и, справедливости ради, – коли есть такой весомый аргумент, то грех им не пользоваться. Вот Гранитовна и пользовалась.

Идет, скажем, неосторожный вьюноша по коридору, и тут раз, выкатывается, откуда не возьмись Администрация, преграждает путь и прет в атаку. Грудью вперед, ни шагу назад, – в лучших традициях советской армии! Задавить врага! Или как минимум, деморализовать до икоты. Тут не то, что молодой историк, – любой немецкий ас отвернул бы.

Да вот только куда? Гранитовна умело загоняла жертву в глухой угол, отрезала любые пути к отступлению и затем уверенно подавляла последние очаги сопротивления. И ведь не готовят к такому в университетах…

Попытки уйти в глухую обороны помогали слабо. Закрыться от наступающего противника глубокими траншеями документов. Воспользоваться звонком для совершения стремительного отходного маневра. Дезориентировать неприятеля диверсионными группами сочувствующих школьников. Все это – временные меры. Остановить наступающую грудь они не могли, разве что ненадолго задержать ее победоносное шествие.

Историк, покопавшись в своих куцых книжных познаниях, попытался сменить тактику и воспользоваться военным опытом народов Востока. Он стал незаметен как японский ниндзя. Незримой тенью растворялся он на переменах. Мимо места дислокации вражеской груди (кабинет напротив центральной лестницы) проскакивал стремительно как монгольская конница. Как вьетнамский партизан сливался с окружающей местностью в мужском туалете.

Не помогало… Даже напротив, все эти жалкие ухищрения лишь злили Администрацию. Все они доказывали ровно одно, противник – и не мужчина вовсе. А на кой черт нужен школе мужчина, если он не мужчина!? Правильно – не нужен!

Война шла не один год, и тихонечко уже катилась к позорной капитуляции, когда внезапно произошла битва у компьютерного класса.

Как Гранитовну, не признававшую существования компьютеров занесло в эту часть школы, истории не известно. Но вот занесло. И здесь, обнаружив неприятеля, она сразу же загромыхала, развернула орудия и пошла в атаку. Но вот только момент был неподходящий. Все та же история стыдливо умалчивает, чье присутствие вызвало в историке готовность биться до конца, но ведь вызвало! Вьюноша пошел на прямое «грудовое» столкновение…

Натуралисты наблюдавшие поведение молодого учителя во время его встреч с Гранитовной, отмечали обычно следующие реакции. Втянутая в панцирь голова и гробовое молчание, изредка разбавленное коротким признанием своей безбрежной вины или формальными извинениями. Добавить к тому приваренный к полу взгляд, и выйдет вылитая статуя жертвам первой мировой войны в Мехелене.

Тем удивительнее было произошедшее в компьютерном классе. Вьюноша неожиданно не стал отступать. Напротив, твердо шагнул навстречу Гранитовне. Да так, что от физического столкновения набычившихся педагогов разделили жалкие микроны. И взгляд молодой учитель не отвел. Наконец, впервые за долгое их знакомство, он осмелился прервать словесный поток неприятеля.

– Никогда, и ни при каких обстоятельствах не говорите мне ни-чего. Если есть что-то по работе – в письменной форме. –

Уже занесенная было для решительного удара, грудь замерла. Немного помедлив, Гранитовна все же оставила за собой последнее слово. – Вот раньше бы так…! – сказала она неожиданно мягко и отступила. И открыто больше историка не атаковала.

Хоть диссертацию пиши, на тему «особенности национального воинского менталитета».

В школе буйствовали гормоны. И вовсе не те, что наносит на свои стрелы красавчик Купидон. Увы, это были их злые братья-близнецы, что обыкновенно вызывают весеннее обострение

Для начала на перемене гормоны привели в кабинет истории Зинаиду Гранитовну. И уже одного этого было достаточно, чтобы понять, – в этот день своей прошлой жизни вьюноша согрешил особо тяжко, и мстительная карма ступила на тропу войны.

На этом гормоны не успокоились. Посреди урока они грянули безобразной выходкой в исполнении парочки бунтующих десятиклассниц.

И это была последняя капля. Чаша морального и психического равновесия молодого учителя опасно накренилась. Слезы из глаз его не побежали только по одной причине. В связи с высокой температурой тела, повышенная влажность нашла себе выход в виде пара из ноздрей и ушей.

Вьюноша вылетел из кабинета и устремился в учительскую, в поисках уголка для оскорбленного чувства. И это был тот редкий случай, когда «уголок» нашелся. В лице Павла Семеновича.

Облик Павла Семеновича был таков, что случайный прохожий никогда не заподозрил бы в нем учителя. Он возвышался над среднестатистическим педагогом как статуя Церетели над лилипутами. А ведь помимо роста, сей выдающийся образчик выпускника философского факультета обладал еще и широкими плечами, квадратным, тщательно выбритым подбородком, и улыбкой кота, объевшегося ворованной сметаной.

Павел, стоически выслушал краткую версию произошедшего, добродушно закатил глаза и предпринял меры. Для начал он усадил кипящего вьюношу на диван. Затем жестом фокусника извлек откуда-то пару пузатых чашек и пачку печенья, и безапелляционно объявил свою волю – Мы сейчас будем пить чай и смотреть «того самого Мюнгхаузена».