Евгений Маляр - Благородный таксист. Сборник одесских (и не только) рассказов

Заявление на четыре отгула, подписанное директором, секретарша продемонстрировала через полчаса, сдержанно намекнув и на свои заслуги в такой оперативности. В нетерпении Вика с трудом досидела до обеда, и отправилась в крымское турне.

Неделя прошла в обычной рабочей суете. В студиях забивались унитазы, портились краны, дымилась электропроводка, ломались изношенные вконец камеры и софиты. Все шло своим чередом, и про радостное событие в жизни своей подруги коллеги не то, чтобы забыли, а как-то перестали думать. И вот она вернулась, счастливая, гордая и уверенная, что с представительской функцией справилась вполне успешно.

Валеркина мама – такая центровая чудачка! – щебетала Вика, – мы с ней даже чем-то похожи. Она такая тертая в жизненных вопросах! Она так хавает в шмутках! Она так говорит о мужиках! Она мне просто подруга теперь! Она…! Она…!

Между делом, Викуся также восхищалась и чудным домом в Евпатории, богатой обстановкой, шикарным японским магнитофоном, телевизором с индийским кинескопом, двадцать четвертой «Волгой» в гараже и другим-прочим. А также тем, как строго будущая свекруха обращается с сыном. Всю обратную дорогу Валерка промолча – забила его мамаша морально конкретно!

Во вторник Викуся на работу пришла с большим опозданием. Тихо села за свой стол у окна.

– Зй, подруга, ты чего? – поинтересовалась Лизка – чего нос повесила? У меня вот горе, – один приличный костюм, и тот моль побила. Муж бывший никаких денег на детей не дает, совсем, скотина забыл, что сперматозоиды его были! А ты у нас на выданье!

– Выданье, уиданье! Прихожу с работы, а нету моего красавца. Все свои шмутки забрал. И консервы с языками и тушенкой тоже!

Почему-то эти консервы взбесили Викусю больше всего.

– Все мужики – гавно! У кого есть закурить?

Сеня привычно достал макаронину и ножницы.

Летний субботний ранний вечер в одесском дворе. Золотистый солнечный свет, просеянный сквозь листву ореха и винограда-дички уже неярок и больше отдает красным. Все окна открыты, негромкие шумы из квартир и обрывки разговоров сливаются в некий гул, к которому слух привыкает быстро. Потом он просто не воспринимается.

Основу шума создают динамики телевизоров. Каналов всего три, а сегодня они настроены почти все на первую программу Останкино: передают новый заграничный фильм, что бывает нечасто. Сегодня – кино итальянское, нового прогрессивного режиссера, сочувствующего социализму и выступающего против империализма, особенно американского. Обещали, что это будет детектив.

Николаю фильм вначале показался довольно скучным, а потом заинтересовал. Действие происходило в кинотеатре. После сеанса включался свет, и каждый раз один из зрителей сидел в своем кресле мертвый, с пулевым ранением. Когда главному итальянскому следователю, наконец, это надоело, он сам пошел в этот кинотеатр и сам посмотрел кино. Это был штатовский вестерн, в котором ковбои и просто бандиты то и дело палили друг в дружку из кольтов, не вынимая изо рта дымящихся сигар и иногда перебрасываясь скупыми фразами. И что же? Включают свет – еще один готов! Вынули пулю – а пуля от револьвера «Кольт» 45-го калибра 1886 года выпуска. Оружие редкое. Искали-искали, где такую пушку можно найти, у кого она может быть, и все впустую. А убийства продолжаются. И тогда комиссар еще раз пошел в кино, сел в первый ряд, и в конце фильма главный бандит, зловеще пыхтя сигарой, прицелился прямо в него из кольта и выстрелил. Зажгли свет – комиссар мертвый.

Коля задумался, взял папиросы и, как был в линяло-сине-фиолетовых спортивных штанах и майке, вышел на веранду. А хорошо все-таки жить у нас! Говорят, в Америке фильм запросто могут прервать в самый интересный момент для того, чтобы четверть часа крутить рекламу всякого ширпотреба… Размышления прервал сосед справа, Миша, водитель-«дальнобойщик».

– Ну, ты видал, какую муть показывают? Разве так может быть, чтобы прямо из экрана вылетела пуля? Это же чушь собачья! Откуда там пуля? Там и пистолета-то быть не может! – Миша нервничал, и Коля угостил его папиросой «Сальве». Порывисто затянувшись, Миша продолжал:

– Там же одна оптика! Кино идет из проектора на зкран. А звук – из колонок. И как такая пуля может убить зрителя?

– Ну, Миша, понимаешь, это такая аллегория. На самом деле, такого, конечно, быть не может. Дело в том, что, насмотревшись фильмов, где запросто убивают людей, зрители, сами того не замечая, могут настроиться на убийство. Им начинает казаться, что это – обычное дело, и нет ничего страшного, если кого и пристрелят. И тогда уже люди начинают гибнуть по-настоящему. А так фильм, вроде, неплохой.

Миша подумал секунд десять, докурил, и пошел к своей двери, а Коле захотелось пройтись. К вечеру стало приятно и прохладно. Вспомнилось, что дома кончается хлеб, да и газировочкой бы запастись. Коля быстро переоделся, и с сеткой – авоськой и алюминиевым сифоном вышел из двора. Вот, не надо переживать, что кто-то в квартиру вломится, весь двор под перекрестным обзором бабулек, сидящих на своих верандах. Это вам не в Америке. А Миша – славный парень, только вот мыслит как-то чересчур конкретно.

По дороге Николай встретил знакомого, выпили по кружечке пивка возле выгоревшей бело-голубой будки на Островидова угол Карла Маркса. Нижняя часть киоска была украшена большими круглыми дисками, напоминавшими гигантские монеты. Там же и сифон заправил, за 12 копеек. Знакомого звали Федором, ходили с ним в одну школу, № 92. Потом пути-дороги разошлись. Школьный товарищ сдуру влез в уже обворованный кем-то киоск Союзпечати, когда приехала вызванная кем-то милиция, стал отбиваться, а в отделении, куда его все-таки приволокли изрядно помятым, стал кричать, обзываться фашистами, ну и загремел по полной… В лагере заболел туберкулезом, освободили по актировке. Вышел – женился на однокласснице, которая ждала его два года почти, родили сына. И вот Федька рассказывал, как пытался устроить пацана в институт:

– Штымп один, сосед мой, торчит в том институте доцентом. Я ему – пристрой пацана, трали-вали, я в долгу не останусь… А он мне: хорошо, только пусть он сдаст экзамены хоть на тройки, и я его протащу. Не, ну ты понял, этот баклан мне – «хоть на тройки»! Да если бы он мог на тройки сдать, – я что, просил бы?

Миша знал Фединого сына. Пацан действительно звезд с неба не хватал, и ему было непонятно, зачем его мучить этим институтом. Но и на этот вопрос у его кореша был ответ наготове: а що ему, два года терять в армии? Мимо проходила женщина, и Федор ей кивнул.

– Это мы поздоровались, или попрощались? – кокетливо спросила она.

– Это мы поговорили! – парировал находчивый Федор.