Юрий Мороз - Кошмары Менделеева

Менделеев и Куинджи не умели играть в шахматы. Но всегда делали вид, что умеют. Сядут, бывало, доску положат, шахматы расставят как попало и режутся в чапаева (тогда, правда, это по-другому называлось, потому что Чапаев ещё не стал героем гражданской войны).

А тут фотограф какой-нибудь мимо проходит, смотрит – великий химик с великим художником в шахматы играет. Дай, думает, запечатлю для истории. Сфотографировал и ушёл по своим делам.

Менделеев видит, ушёл папарацци, и бац! щелбаном по туре.

А Куинджи бац! по ферзю.

А Менделеев бац! по коню.

А Куинджи…

Так и играли, пока шахматы на доске не заканчивались. А когда доска освобождалась, начинали в морской бой играть. Или в бутылочку. На раздевание.

Чехов, как известно, любил не только литературу и женщин, но и гречневую кашу. Ел он её либо с соевым соусом, либо с печёночной подливкой три раза в день по целому тазику. И запивал всё красным сухим вином.

«Баба» – говорил обычно Павлов, который и в трезвом состоянии в выражениях не стеснялся, а уж выпимши разговаривал нецензурно даже в присутствии дам.

А Чехов обычно ничего не отвечал по трём причинам: во-первых, он считал себя гением, а Павлова – недостойным собеседником. Во-вторых, рот у великого классика всегда был набит кашей и когда он пытался что-то сказать, ничего не было понятно, но всё вокруг было в гречке. И в-третьих, Чехов боялся получить по пенсне, что случалось с ним довольно часто.

Однажды Павлов нечаянно отрезал Чехову ногу. Но суд Ивана Петровича оправдал, потому что сам он утверждал, что, хоть и был сильно пьян, но сделал это для пользы науки.

С тех пор Чехов стал подписывать свои рассказы «Человек без ноги».

Куинджи, как человек, верящий во всякую ерунду, посоветовал Чехову сходить к бабке, чтоб пошептала. А Менделеев дал какие-то примочки.

Чехов, в итоге, не стал никого слушать и нога сама отросла. Правда, на два размера меньше предыдущей, но зато такая же, как другая. Настоящее чудо! Об этом даже в газетах писали.

Менделееву часто снились кошмары. Как-то проснулся он ночью водички попить, потому что пересохло всё во рту от экспериментов с долей спирта в воде. Проснулся и видит самого себя, стоящим посреди комнаты. Менделеев аж вторым слоем пота покрылся от страха. Лежит и за ногу себя тихонько щипает, мол сниться это всё ему. Щипал-щипал и понял, что не спит, а всё по настоящему, на яву, так сказать. Тогда он локтем рядом спящего без трусов Куинджи толкает и шепчет: Архип, ты погляди, чаво это?

А Куинджи спросонья не разобрал, что происходит и говорит: Не буду больше пить, мне ещё всю ночь на Днепре картину писать.

Перевернулся, захрапел громко. От этого храпа Менделеев проснулся.

"Чаво только не привидится" – подумал химик, обнял выдающегося художника и уснул со счастливой улыбкой на гладковыбритом лице.

Менделеев в детстве не был знаком с Павловым.

Павлов в детстве любил мучить всяких жучков и червячков. Но при этом не был знаком с Куинжди.

Куинджи любил в детстве писать на заборе матерные слова. Но при этом никогда не слышал о Сталине.

Сталин в детстве любил курить трубку и воображать себе усы. Но при этом и слухом не слыхивал о Менделееве, который в детстве любил продать часть отцовской водки, а остачу разбавить водой. Но при этом абсолютно не знал, что есть на свете Павлов. Не смотря на это, Павлов не любил Сталина, а Менделеев и Куинджи были лучшими друзьями. Жаль, что у Чехова не было детства.

Однажды пришёл Менделеев в гости к Павлову и говорит:

– Жениться тебе пора, Антон Палыч. Захолостяковался ты со своими собачками. Помрёшь бобылём.

А Чехов ему отвечает:

– Это запросто. Только я не Чехов, а Иван Петрович.

Обсудили, обдумали и дали в газету объявление:

«Уважаемый учёный ищет жену для совместного времяпрепровождения. Требования: отсутствие усов.»

На следующий день к Павлову на квартиры очередь. Одни женщины и все без усов. Кто сбрил, а у кого и не было вовсе. В общем, все подходящие. Ну он и решил всех сразу взять. Поселили в загородной даче Павлова. Хорошо, большой особняк с бассейном и огородиком, так что всем семнадцати места хватило.

И пару раз в неделю приезжали туда всей чесной компанией на отдых. Это от

туда пошло крылатое выражение «Оргии Павлова» . Бывал там, естественно, сам Павлов, его друзья Менделеев и Куинджи, Сталин иногда заезжал. А Ленин с Троцким и Чеховым брезговали. Но всё равно заезжали. И всё было бы отлично, но стали у Павлова деньги заканчиваться. А женщинам надо и на питание, и на проживание, и полный соцпакет и с официальным трудоустройством. Павлов сначала собачек в мясные ряды снёс, потом дом заложил. А когда даже Менделеев отказался ему в долг давать, продал гарем Берии, Лаврентию Павловичу, по дешёвке. Да и тот, хоть это дело и любил, а торговался долго.

– Что-то, – говорит, – больно потрепанный. Скинь десятку.

А Павлов ему:

– Будешь торговаться – собак спущу!

Только вспомнил, что уже давно не то что собак, но и крепостного последнего продал. Вздохнул печально и отдал гарем со скидкой 20 процентов.

Правда, после этого с ним никто не общался. Потому что скучный он стал и нахлебничать любил. Выпить-то хочется, как не крути.

Достоевский стоял в Кузнечном переулке и торговал редькой.

– Я торгую редькой! Я торгую редькой! – кричал Достоевский.

Рядом стоял народ. Народ сказал:

– Не верю. Ты же известный писатель Достоевский. Ты не можешь торговать редькой на Кузнечном.

Поэтому народ ничего у Достоевского не купил. А Достоевский вскоре умер в горе и нищете.

Менделееву часто снились кошмары. Как-то он днём бутылку пива выпил и спать увалился. И тут ему Куинджи приснился. Вроде приходит Архип к нему в гости с подарком в руках, большим и прямоугольным. "Точно картина," – думает Менделеев во сне,– "чего ещё от него ждать".

Развернул подарок – точно!, картина. А там голая женщина в полный рост с головой Менделеева, такой, как в школах на таблицах нарисованы.

Взял Менделеев картину и поцеловал Куинджи в щёку. Сначала в правую, а потом в левую. А потом не удержался и в губы поцеловал. "Даже спасибо не сказал" – подумал, смущенно улыбаясь, Куинджи в Менделеевском сне.

Павлов был сильным и любил обзываться. И никто ему ничего не делал, потому что все боялись. А сам Павлов никого не боялся, кроме Достоевского. Но Фёдора Михайловича вообще все боялись, поэтому он не в счёт.