Валерий Смирнов - Как на Дерибасовской угол Ришельевской

Зная исключительные способности подельников, Крюков тут же раскололся за бодегу на Тираспольской, а заодно признался, что он английский шпион, потому что его папа в свое время болел за ОБАК [1] . ОБАК — футбольная команда Одесский Британский Атлетический Клуб . Чтобы не выносить из избы сор вместе с его геморроем, начальник Крюкова тут же грохнул перерожденца из именного нагана.

А в это время неблагодарный Брунштейн поперся в милицию со своим пенсне на морде. Поздняков избавил его не только от картин и прочей мебели, но и от посмертно-почетного сейчас звания врага народа, а этот самый Брунштейн шел его закладывать. Вот и делай людям хорошо после этого.

Уже к вечеру и чекисты, и менты знали, кто постарался, чтобы профессорская хата стала похожа на то, за что в конце концов боролись большевики. Однако, учитывая, что гражданин страны победившего Октября Поздняков имел постоянную прописку только в местной тюрьме, его было взять куда сложнее, чем того же Брунштейна. И как ни кололи менты корешей Позднякова насчет его малины, они молчали, словно бесстрашные подпольщики в застенках кровавых белогвардейцев. Потому что знали: длинный язык ведет не столько до Киева, сколько до Валиховского переулка.

Но тут прибежали чекисты и сказали ментам «Ша!». И объяснили знакомым Позднякова, что это преступление вовсе не уголовное. Что они располагают фактами найма Фили международной разведкой. И вместо обычной работы скурвившийся за стакан жемчуга Поздняков сделал самый настоящий теракт, опозорив звание советского человека-налетчика. После этого один Шая-патриот, который свято верил, что ворует в самой передовой у мире стране, берет и закладывает Позднякова. И получает в награду устную благодарность чекистов, а спустя два дня — место на еврейском кладбище.

А пока чекисты едут у «черном вороне» за террористом-международником. И это была их ошибка. Если бы за Поздняковым пришли менты, они бы взяли его, как обычно. Потому что хорошо изучили манеру поведения своих подопечных. А чекисты ее даже не знали. Они сделали все по привычке, только без понятых. Вломились на хату, словно до какого-то там недобитого академика. И сразу поняли, что здесь что-то не так.

Ну, обычно они на рассвете вдирались на чью-то квартиру; хозяин окончательно не проснувшийся перед работой, жена его воет, дети сопливые всех подряд за цырлы хватают, у соседки-понятой бигуди на голове раком становятся: столько лет в одной хате с матерым шпионом, а он, сука, до сих пор никак не зарезал ее, передовика-многостаночницу. Потом арестованный начинал буянить, что это ошибка и он лично напишет товарищу Сталину, а чекисты безоговорочно кивали головами, потому как в отличие от этого будущего жмура знали, что он может написать, когда ему дадут ручку. Может только и написать: «Папа-Сталин, Родина-мать, прости мене, засранца и шпиона». И не иначе. Иначе писать нечем будет.

А тут их встречает совершенно незаспанный Поздняков и вместо того, чтобы орать за недоразумение и намекать за послание в Кремль, ведет себя совсем нетрадиционно. Наглядно доказывая, что он верит советской власти совсем в другую сторону, чем профессор Брунштейн. Потому что если бы за ним пришли менты, он бы в который раз пошел в тюрьму честным вором. Но Позднякову так же хотелось иметь звание врага народа, как уже покойному Крюкову свой геморрой, из-за которого все началось. И что он делает? Он делает себе дырки у кармане твинчика. С такой быстротой, что чекисты даже не успели понять, откуда в них летят свинцовые пилюли, которые не способствуют пищеварению. А потом Филипп Степанович высовывается черным ходом на улицу и не спеша прогуливается до «черного ворона», где спокойно ждет очередного будущего строителя Беломорканала или просто безмогильного шофер, примеряя на себя в мыслях орден Красного Знамени. Поздняков спокойно прикуривает у этого шофера, а потом делает ему дырку как раз в том месте, где уже покойный мечтал провертеть ее собственноручно, чтобы носить орден. И уезжает сам себе, безо всякого конвоя, на тогда еще бездефицитном бензине.

Тем временем начальник отдела сидит у себя в кабинете и удивляется, чего так долго не идут его бойцы. Не ведут главагента империализма, подстроившего такую диверсию. Хорошо хоть другие ребята наконец-то нашли хату наподобие профессорской, значит, не всех гадов еще в этом городе выдавили. Но тут к начальнику прибегает какой-то чекист с языком за плечами и сообщает, что верных сынов революции в гнездовье палачей, засланных мировым капиталом, ждала засада из двадцати стволов. И они погибли, естественно, в неравной борьбе, до конца исполнив свой долг. До какого конца, начальнику уже не хотелось выяснять. И он взялся раскручивать это дело без отрыва от стульчака. На этом месте ему размышлялось особенно хорошо. Если бы все шло как надо, брали бы гада по новой. С семьей, для порядка. Но такой клиент этот был Поздняков, что его семья видела гораздо реже, чем начальник одесской тюрьмы. И где она у вражины имелась, никто толком не знал. И была ли вообще — тоже. Но самое главное, прописки у этого диверсанта, в отличие от всего советского народа, тоже не было. Где ж в таком случае арестовывать врага победившего пролетариата?

К ментам чекисты не обращались, чтобы не уронить своего высокого звания, потому что были уверены: менты только и ждут, чтоб на них настучать секретарю горкома партии Гуревичу. Разве что побывали на хате Шаи-патриота и увидели; если он чем и отличается от них, то только тем, чем сильно похож на чекистов, которые арестовывали Позднякова. Разве что дырок в нем было чуть больше и он уже начинал тихо-мирно вонять.

А потом начальнику отдела стало совсем не до Позднякова. Потому что через три дня, после того, как местную Чеку возглавил товарищ из Москвы, начотдела сам оказался недочиканным соратником врага Ежова. И соответственно получил пулю в затылок из собственного именного оружия, над тем самым унитазом, где любил строить планы поимки вражеских агентов.

Потом за эту историю в Одессе стали забывать. Кроме одного человека. Того самого, которому за соответствующий карбач Поздняков оставил на хранение профессорские бебехи и еще кое-что. Чтобы больше вам не слышать за Позднякова-старшего, могу только сказать, что у него таки-да была женщина вроде жены и, как она уверяла в свое время, его собственный сын. Потому что во время войны она стала вдовой фронтовика Филиппа Степановича Позднякова, героически отдавшего жизнь за советскую Родину. Если бы сам Поздняков узнал, за что он отдал свою жизнь, то сильно бы удивился. Но удивляться ему не пришлось, так как он в это время уже лежал в собственной могиле под чужой фамилией на астраханском кладбище.