Валерий Смирнов - Как на Дерибасовской угол Ришельевской

А Майка смотрела на Славку восхищенными глазами, несмотря на то, что регулярно спала исключительно возле стула, на котором висел генеральский мундир.

Первым клиентом этой военной хунты с Маразлиевский улицы стал сын некого Фраермана, который из-за своих старорежимных взглядов никак не мог понять: зачем мальчику идти в армию, когда в это время можно торговать на толчке? Между нами говоря, сын Фраермана был таки — да малохольным. Потому что только полный идиот с такой фамилией и знанием шести иностранных языков мог решить поступать в высшее учебное заведение, куда пускали только с московской пропиской. Так что Моргунову устроить белый билет этому пацану показалось несложным и он притаскал старого Фраермана к генералу Капону.

Фраерман начал улыбаться еще перед закрытой генеральской дверью. Еще бы, такой человек, воевал вместе с Жуковым в Одесском военном округе. В общем, Моргунов излагает суть дела, Капон важно качает погонами, а Майка уже сформировавшимся лебедем заплывает в генеральский кабинет и без запинки произносит кофейную фразу, будто читает ее по бумажке. Фраерман зреет для раскола, как апельсин на портовом холодильнике, а Канона по натуре начинает разбирать злость: как это его, боевого генерала, сподвижника маршала Жукова, удалось спровоцировать на такую авантюру? Поэтому Капон ненавязчиво вспоминает оборону Севастополя и намекает, что его роль в победе над Германией на каких-то пару сантиметров ниже генсековской. И при этом тянет со стола фотографию в рамочке, где на Малой земле возле полковника Брежнева стоит он, Скобелев, тогда еще вовсе не генерал, молодой и веселый, к сожалению, не так хорошо сохранившийся, чтоб его узнавали все подряд.

А что Фраерман не знает генерала Скобелева, если когда-то сам читал, что тот воевал на Шипке, освобождая братский болгарский народ от турецко-фашистской агрессии. И поэтому до него доходит, что в Генштабе у такого воина сохранились кой-какие связи, а значит малый Фраерман может получить шанс потерять счастье таскать кирзовые сапоги, ловить по морде и слушать политинформации, не говоря уже за вероятность Афганистана с его мирной жизнью и цинковыми гробами.

В назначенный день малый Фраерман прется в военкомат, нафаршированный устными инструкциями Моргунова, с повесткой на кармане и знанием шести иностранных языков в своей больной голове, которая никак не может понять: если ей нельзя в институт, почему можно в армию? А перед медкомиссией штатский дежурный с повязкой между плечом и перстнем намекает Фраерману, чтоб он снял тапочки и маршировал по коридору босиком, привыкая к тяготам армейской жизни. Но Фраерман ни за что не хочет расставаться со своими шкарами, может, золото в них зарыл или носки у него дырявые — кому какое дело? Тем более, если у него есть обязанность защищать родину, так Конституция дала ему кое-какие права и в том числе, ходить у ботинках. И вообще, не пошел бы этот самый штатский, мягко говоря, на хутор бабочек ловить?

От такой наглости дежурный даже не дерется, а просто не знает, что ему делать. Он два дня стоит здесь с наглым видом и после его слов все призывники вылетают из тапочек, словно в них лежат взрывпакеты. А тут такое налицо дезертирство, что этот с повязкой бежит к настоящему дежурному майору и гонит ему о бунте в коридоре перед медкомиссией. Майор, смачно отматюкавшись, перестает рисовать чертиков в блокноте и прется впереди штатского подавлять фраерманское восстание. И с ходу обрушивает на будущего воина Фраермана такие слова, которых нет в разговорниках наших потенциальных противников.

Майор где-то в глубине души понимает, что такой наглый малый просто обязан отправиться служить туда, где волосы начинают улетать с башки без помощи цирюльника. Так Фраерман же этого догнать не хочет, он вообще не согласный примерять портянку. Поэтому призывник рассказывает майору все, что он думает за него и догадывается за его маму. Но если Фраерман не хочет попасть в армию, майор наоборот очень желает оставаться в военкомате, где он катается, как импортный голландский сыр «паризьен» в оливковом греческом масле. И он сыплет на будущего защитника родины такие угрозы, от которых бы сам упал в обморок. Но наглый малый на них не ведется, а гнет свою линию в нужную Моргунову сторону психоневрологического диспансера. И попадает туда вместе с так и не снятыми шузами и направлением военкомата. За малым Фраерманом закрываются двери с решетками и он начитает бояться психов. А потом приглядывается до контингента и понимает, что таких нервных настоящие психи сами должны опасаться. Фраерман проводит в этом заведении всего неделю, за которую успел нарычаться на обслуживающий персонал на всю оставшуюся жизнь, получает в уже белый билет красного цвета статью «1О-Б» и пояснения главврача от военной жизни Моргунова, что теперь его в армию не призовет даже великий полководец Устинов.

За полгода энергичной деятельности — от призыва до призыва — Моргунов с генералом Капоном и его экономкой Майкой произвели на свет больше психов, чем это сделала богатая на такие явления одесская природа. А врачи со Слободки грызли локти в недоумении: что за конкуренты объявились у них в этом городе? Потому что наивно полагали, будто только они умеют за бабки лечить от ношения кирзовых сапог и неуставных отношений. И начинают нервничать, с понтом собственные клиенты, так как навалом бывает чего угодно, но только не денег.

А старому Капону это как раз плохо лезет в голову, потому что сколько можно быть генералом, когда бабки уже некуда девать? Так Капон настолько устал от этой армейский жизни, что переговорил с маршалом Моргуновым за отставку. Моргунов же не те психи, которых наштамповал за последние месяцы, он понимает: рядовой должен служить из-под палки, а генерал — это совсем другой пациент. Тем более, такой генерал, как Капон, который вместо капитуляции может устроить последний парад под лозунгом «Погибаю, но не сдаюсь», И в конце концов, кто даст гарантию, что у него нет военного предчувствия атаки противника на их веселую жизнь?

Так что Моргунов прерывает свою гуманную деятельность по призывникам, тем более, что ему тоже не очень нравится консервировать бумажки под названием деньги, а Капон без сожаления расстается с генеральским мундиром и табличкой на двери, но только не с экономкой Майкой, которая уже вполне сходит за гранд-мадаму. Потому что с ее помощью Капон решает вернуться к профессии честного спорщика.

И Майка Пилипчук начинает околачиваться на вернисажах, премьерах и прочей ерунде, будто в этом понимает столько, сколько публика, которая слетается на запах советского творчества. И заводит знакомства при помощи своей фигуры и внешности с разными людьми, за которых Капону имеет смысл снова спорить. В том числе она спуталась с самым популярным писателем Одессы Сергеем Гончаренко.