Алина Кускова - Через тернии – в загс!

– Максим! – закричала Эмма. – Хватай его скорее!

– Ага, опомнилась! – обрадовался профессор Смоленский. – Решила меня захватить?! Не выйдет! Ему, – он отцепил одну руку от импровизированного каната и длинным пальцем указал на Емельянова, – я не дамся голыми руками.

Эмма закатила глаза и бухнулась в обморок. Подскочивший Емельянов поднял ее с пола и посадил в кресло.

– Займись мамой! – приказал он Алле. – А я займусь этим сумасшедшим профессором!

– Мамой? – Алла не знала, с какой стороны подойти к распростертому в кресле телу. Тело очнулось и застонало. Алла вспомнила, что нечто подобное уже было в офисе, и она тогда бегала за мокрым полотенцем. – Я сейчас! – бросила Алла на бегу и помчалась в ванную комнату.

– Да, я сумасшедший, – отбрыкивался от Емельянова Смоленский, когда тот пытался схватить его за тренировочные штаны. – Сумасшедший от любви! Эмма, перестань кривляться и обрати на меня свой взор. Возможно, ты видишь меня в последний раз. Ты отказала мне два раза! Ты, вот такая вот зараза! Женщина моей мечты! Прости, дорогая, я не то хотел сказать!

Емельянову удалось ухватить тонкое трико, и он потянул его на себя. Штаны сползли с профессора змеиной кожей. Теперь под самой крышей небоскреба висел не только сумасшедший, но и полуголый профессор.

– Он меня домогается, Эмма! Убери своего любовника, или я за себя не ручаюсь! – орал Смоленский, лягая Максима ногами и рискуя каждый раз сорваться с высоты.

– Он ей не любовник, – крикнула в сторону балкона вернувшаяся с мокрым полотенцем Алла, – он ее сын! – И шмякнула полотенце попытавшейся встать Эмме на лоб. Та снова откинулась в кресле.

– Что вы сказали, милая барышня? – напрягся Смоленский на своей веревке. – Кто этот омерзительный тип, которого я ненавижу всем сердцем?!

– Я ее сын! – заявил Емельянов и схватил профессора за ногу.

– Отцепись, негодяй! – крикнула снизу Ковалевская, державшая веревку. – Пусти человека!

– Эмма! – взмолился Емельянов. – Так что, мне его отпустить?!

– Ни в коем случае, – простонала та и попросила воды.

– Повтори, что ты сказал, мерзавец! – не унимался Смоленский, раскачиваясь над бездной.

– Этот мерзавец, – на балкон выскочила Алла, – сын той стервы! – И она указала на Эмму, которой вместо воды сунула фужер с водкой.

– Что вы говорите, Аллочка?! – удивился профессор и сбавил сопротивление. – И давно вы об этом узнали?! – грозно поинтересовался он.

– Только что, – призналась Алла, помогая Емельянову перетянуть профессора на балкон Эммы.

– Не верь им, Смоленский! – неистовствовала внизу Кавалевская. – Они все там мерзавцы!

– Нет, ну скажите на милость, за что мне такое наказание? – воскликнула Эмма и откинула мокрое полотенце со лба. – Павел Павлович, – она обратилась к Смоленскому, которого Емельянов втолкнул в комнату, – будьте так любезны, наденьте штаны.

– Держите, профессор! – Емельянов протянул ему поношенные треники. – Фрак и бабочку, по всей видимости, вы потеряли в дороге.

Смоленский быстро натянул штаны и попытался унять дрожь, но его шатало из стороны в сторону.

– Как, однако, у вас дует. – Он помахал ладонью перед своим ртом, и все принялись принюхиваться.

– Странный запах, – сказала Алла, – и очень знакомый.

Емельянов повел носом и усмехнулся.

– Если это для храбрости, – сказал он Смоленскому, – то вы явно перебрали.

– Пьяному море по колено, – заметил профессор и завалился в соседнее кресло. – А бездна, – он провел рукой по своей талии, – пардон, по трусы, как вы могли заметить.

– Павел, – возмутилась пришедшая в себя Эмма, – да ты пьян!

– Ничуть! – возразил тот. – Чуть-чуть. Но я совершенно трезв, чтобы мыслить логически. Шампанского, господа! – И он потянулся к столику с фруктами и спиртным.

– Как ты мог?! – театрально заломила свои ухоженные руки Эмма.

– Не увиливай, – отмахнулся Смоленский, открывая бутылку и наполняя свой фужер. – Я пока тут над вами висел, услышал много чего интересного! Оказывается, у тебя, моя дорогая, есть сын! Где ты прячешь бедного малыша?!

– Здесь, – охотно подсказала Алла, которой стало интересно, почему все-таки профессор напился. – И он среди нас! – Она подмигнула Смоленскому. – Я же вам говорила…

– Среди нас, – задумчиво произнес профессор, обводя присутствующих туманным взглядом. – Если это не ты сама, Эмма, то уж не Аллочка – точно. Для мужчины она слишком глупа, впрочем, это у Хрусталевых наследственное. Остаемся я и Емельянов. Я не твой сын. Или сын? Нет, ну, – он прикинул в уме, – в лучшем случае брат. Но это худший случай. И что же остается?! – Он уставился на Максима.

– Остается он, – заявила Эмма, вставая с кресла. – Да, это и была моя маленькая тайна. Максим Емельянов – мой родной сын.

– Господи, – провел профессор по взмокшему лбу рукой, – мексиканский сериал, и я в нем одно из действующих лиц!

– Главная героиня я, – вздохнула Алла. – Трагическая.

– Нет, скорее, кругом одни комики, – заявила Эмма, – и это моя будущая родня!

– Откройте дверь! Убивают! – Входная дверь отразила нападение двуногого существа весом в пару центнеров и затряслась. – Откройте или я за него не ручаюсь!

Софья Владленовна Ковалевская забралась на чердак, отвязала веревку и теперь рвалась в квартиру к счастливой сопернице. Она согласилась помогать профессору за один-единственный поцелуй и сейчас стремилась разобраться с коварным обманщиком, сиганувшим с крыши к другой даме сердца.

– Откройте или я оболью спиртом дверь и подожгу! – кричала она.

– Врет, – отмахнулся Смоленский, – у нее нет спирта. Мы с ней все, что было, уже выпили.

– Может, все же откроем? – поинтересовалась Алла. – Женщина так просит.

Словно услышав ее слова, Ковалевская принялась долбить в дверь с новой силой.

– Откройте, или я умру на этом пороге!

– Софья Владленовна, – Эмма все же открыла дверь, и к ней в коридор завалилась нетрезвая соседка, – разве так можно?! Вы же тезка такой великой женщины!

– Оттого и страдаю, – призналась та, – все меня с ней сравнивают. А что я должна была открыть, чтобы ее переплюнуть?! Теорему Пифагора? Так ее уже давно открыл Пифагор. А! – Она заметила профессора, неудачно спрятавшегося за кресло. – И ты тут, Брут?! Он должен мне поцелуй! – Ковалевская вскочила и рванула в комнату.

– Я вас поцелую! – закричал Смоленский и принялся бегать от нее вокруг кресла. – Потом! Когда протрезвею.

– Это что за брачные игры в моем доме? – возмутилась Эмма.

– Он обещал меня поцеловать! – Ковалевская сделала ход конем – резко остановилась, и в нее со всего маху врезался Смоленский. – Целуй, коварный! – Она обхватила его пудовыми ручищами и прижала к себе.

– Ну, – покраснела от гнева Эмма, – это уже слишком. Идите целоваться к себе!