Пэлем Вудхауз - Тысяча благодарностей, Дживс

Дело в том, что Дживс всегда помогает мне выпутываться из недоразумений с прекрасным полом, и он знает всю подноготную про разнообразных женщин, которым время от времени едва не удается затащить меня под венец; но, разумеется, мы с ним не обсуждаем их. Обсуждать женщину, на наш взгляд, значит трепать ее имя, а трепать имя женщины не в правилках Вустеров. И Дживсов тоже. Не поручусь за Чарли Силверсмита, но думаю, что и он не нарушает в этом отношении моральный кодекс. Подобные неписаные правила впитываются с молоком матери.

Словом, я просто сообщил Дживсу, что Флоренс заставила Медяка баллотироваться в парламент и что мы будем агитировать за него избирателей, и попросил его не жалеть сил, чтобы сформировать у них надлежащее мнение. После того как он ответил: "Да, сэр", "Слушаюсь, сэр" и "Понимаю, сэр", мы проследовали в клуб "Подручный Ганимеда".

В клубе было как нельзя уютней. Неудивительно, что Дживс предпочитает проводить здесь большую часть свободного времени. По сравнению с "Клубом шалопаев" этот клуб, конечно, был пресноват. Я справедливо предполагал, что не увижу здесь в обеденнное время ни разбросанного хлеба, ни рассыпанного сахара: это никак не вязалось бы с тем, что здешняя публика - пожилые дворецкие и камердинеры в летах, однако в отношении комфорта пожаловаться было не на что. Грохнувшись на мостовую, я ушиб мягкие места, и я почувствовал себя лучше только после того, как, умытый и почищенный, снова в полном параде погрузился в глубокое кресло в курительной комнате.

Потягивая виски с содовой, я вернулся к разговору о баллотировке Медяка, которая, естественно, была темой дня.

- Думаете, он имеет шансы, Дживс?

Он ответил не с кондачка, а все взвесив, как будто решался на вложение денег.

- Трудно сказать, сэр. Маркет-Снодсбери, как и многие другие провинциальные городки Англии, можно назвать чопорным. Там придают большое значение респектабельности.

- Медяк достаточно респектабелен.

- Вы правы, сэр, но вам же известно: он человек с прошлым.

- Так, мелкие грешки.

- Однако узнай о них избиратели - и он лишится их поддержки.

- Но ведь узнать им неоткуда. Правда, он есть в клубной книге...

- Одиннадцать страниц, сэр.

- Но вы уверяете, что ее содержание никогда не будет разглашено.

- Никогда, сэр. На этот счет мистер Уиншип может быть совершенно спокоен.

От слов Дживса я вздохнул свободнее.

- Дживс, - сказал я, - от ваших слов я вздохнул свободнее. Вы же знаете, я всегда тревожусь из-за клубной книги. Ее ведь хранят под замком?

- В общем, нет, сэр, но она надежно пристроена в кабинете секретаря.

- Тогда не о чем беспокоиться.

- Я бы так не сказал, сэр. У мистера Уиншнпа, наверно, были товарищи по проделкам, и они могут по неосторожности поделиться с кем-нибудь воспоминаниями, которые попадут в светскую хронику крупных газет и оттуда в газеты Маркет-Снолсбери. По-моему, их всего две, и одна из них непримиримый противник консерваторов, которых представляет мистер Уиншип. Такое может произойти, и последствия будут катастрофическими. В данный момент я не имею возможности узнать, кто именно соперник мистера Уиншипа. но я уверен, что он - образец респектабельности и что его прошлое можно без ущерба для него подвергнуть самому дотошному расследованию.

- Что за мрачность, Дживс? Почему вы не рвете розы? Поэт Геррик осудил бы вас.

- Простите, сэр. Я не знал, что вы принимаете судьбу мистера Уиншипа так близко к сердцу, иначе я был бы более осторожен в высказываниях. Для него очень важно победить на выборах?

- Жизненно необходимо. Флоренс укажет ему на дверь, если он проиграет.

- Вы шутите, сэр?

- Он сам так говорит, и думаю, он прав. Его доводы весьма убедительны. Он говорит, она очень требовательна к людям и не прощает поражений. Доподлинно известно, что она дала отставку Перси Горринджу из-за того, что пьеса, которую он написал по ее роману, выдержала только три представления.

- В самом деле, сэр?

- Проверенный факт.

- В таком случае будем надеяться, что мои опасения не оправдаются, сэр.

В то время, когда мы тешили себя надеждой на то, что его опасения не оправдаются, на мой стакан с виски упала тень, и я увидел, что около нас стоит еще один член клуба - человечек из разряда "спасайся кто может", с брюшком, одетый скорее по-загородному, чем по-городскому, в галстуке, говорящем о его принадлежности к Сторожевой бригаде, хотя вряд ли это могло быть так. В отношении его манер мне в тот момент не пришло на ум более точного эпитета, чем "фамильярные", но, заглянув потом в словарь синонимов из библиотеки Дживса, я обнаружил, что они были "панибратскими, развязными, нахальными, несдержанными, непочтительными, хамскими, бесцеремонными и назойливыми". Если я скажу вам, что первым делом он ткнул Дживса под ребра корявым указательным пальцем, вы поймете, что я имею в виду.

- Привет, Реджи. - сказал он, и я замер в кресле, потрясенный открытием, что Дживса зовут Реджинальдом. Мне раньше и в голову не приходило, что у Дживса есть имя. Хорошо еще, что не Берти, а то какая возникла бы путаница.

- Добрый день, - ответил Дживс, и мне стало ясно, что этот господин не входит в круг его ближайших друзей. В голосе Дживса сквозила холодность, которой мог пренебречь разве что такой несдержанный и непочтительный человек, как его знакомец.

Тип "спасайся кто может", казалось, не заметил, что ему не рады. Он продолжал вести себя так, как будто встретил старинного приятеля.

- Как делишки, Реджи?

- Спасибо, пребываю в добром здравии.

- Ты что, похудел? Тебе нужно жить в деревне, как я, и питаться настоящим деревенским маслом. А вам, голубок, - обратился он ко мне, - нужно быть поосторожней с танцами на проезжей части. Я ехал в том такси и подумал, что вам крышка. Вы Вустер?

- Да, - изумленно ответил я. Я и не знал, что стал знаменитостью.

- Я так и думал. У меня хорошая память на лица. Ладно, заболтался я с вами. Мне нужно зайти к секретарю по одному делу. Рад был увидеться, Реджи.

- До свидания.

- Вустер, старина, рад был увидеться.

Я попрощался с ним, и он нас покинул. Я обратился к Дживсу: ошеломляющая догадка, о которой я говорил раньше, неслась на всех парусах.

- Кто это был?

Он ответил не сразу: очевидно, он был так шокирован, что не мог вести беседу. Только после глотка ликера к нему вернулось самообладание. Когда он все-таки заговорил, по его тону было понятно, что он вообще предпочел бы не высказываться на эту тему.

- Тот человек, о котором вы упомянули за завтраком, сэр. Бингли. - он произнес это имя так, как будто оно оскверняло его рот.

Я обомлел. Меня бы мог сейчас сразить наповал даже удар зубочисткой.

- Бингли? Нипочем бы его не узнал. Он совершенно изменился. Когда-то он был худой и очень мрачный, просто туча тучей. Казалось, он вечно погружен в мысли о грядущей революции, которая предоставит ему свободу гнаться за мной по Парк-лейн с обагренным кровью ножом.