Пэлэм Вудхауз - Политическая машина

Кроме того, что я больше не видел председателя, я мало что выиграл. Происходившее в зале было не слишком заманчиво, но и здесь ничего не радовало глаз. Я оказался в коридоре с каменным полом, и стенами нездорового зеленого цвета. Коридор оканчивался лестницей. Из праздного любопытства я хотел было спуститься по ней, и посмотреть, что будет дальше, как вдруг послышались шаги. В следующий момент показался шлем, потом красное лицо, синяя форма и большие, тяжелые башмаки — составляя в целом констебля, который двигался ко мне по коридору мерными шагами, как будто шел в дозоре. Его лицо показалось мне суровым и неодобрительным, и я отнес это на счет своего курения — предположительно, в таком месте, где оно не поощряется. Я уронил сигарету, и виновато придавил каблуком — о чем тут же пожалел, когда констебль сам вытащил такую же из недр своего мундира, и попросил у меня огоньку.

— На службе курить не положено— сказал он приветливо, — но от затяжки вреда не будет.

Я понял, что взгляд, который мне показался суровым и неодобрительным, был просто служебной маской. Я согласился, что затянуться невредно.

— Начали уже? — спросил полицейский, показав головой на дверь.

— Да. Председатель чего-то там излагал, когда я вышел.

— А!.. Лучше дать разогреться — сказал он таинственно. И несколько минут царило мирное молчание, пока запах дешевой сигареты боролся с прочими ароматами коридора.

Однако, вскоре молчание прервалось. Из невидимого зала донеслись слабые хлопки, а затем полилась бурная мелодия. Я вздрогнул. Разобрать слова было невозможно, но этот мужественный ритм я узнал бы и во сне:

Тум тумтитум тум тумти

Тум тум тум тумтитум,

Тумтумти тум тутумти

Тум ТУМТУТУМ титум.

Это она! Это точно она! Я весь засиял от скромной гордости.

— Это мое. — сказал я с наигранной небрежностью.

— А? — спросил замечатавшийся констебль.

— Эта песня. Я написал. Моя агитационная песня.

Мне показалось, что полицейский как-то странно меня разглядывает. Может быть, он восхищался, но больше было похоже на разочарование и неприязнь.

— Так вы за Лаулера? — мрачно спросил он.

— Да. Я написал эту предвыборную песню. Которую они сейчас поют.

— Я против него, целиком и полностью. — сказал констебль значительно. — Мне не нравятся его взгляды — подрывные, вот как я их называю. Подрывные.

Ответить было нечего. Такие различия мнений неприятны, но от них никуда не денешься. В конце концов, неужели политические разногласия помешают началу такой прекрасной дружбы? Тактичнее всего обойти их молчанием. Я решил осторожно перевести разговор на менее скользкую почву, и словоохотливо заметил:

— Я в Редбридже впервые.

— А? — сказал констебль, но я видел, что ему неинтересно. Он в три быстрых затяжки докурил свою сигарету, и затоптал ее. Мне показалось, что он как-то странно напрягся и подобрался. В его рыбьих глазах я прочел, что время для болтовни прошло, и настала пора приниматься за нелегкую полицейскую работу. «Это дверь на платформу, мистер?» — спросил он, кивая на нее шлемом.

Не знаю почему, но в тот момент меня охватило дурное предчувствие.

— А зачем вам на платформу? — спросил я тревожно.

Сомнений больше не осталось: я ему не нравился. Он окинул меня таким холодным взглядом, что я попятился в некотором страхе.

— Не ваше дело — сказал он сурово — для чего мне на платформу. Если уж вам так хочется знать — продолжил он, с легкой непоследовательностью, отличающей великие умы — мне там нужно арестовать кое-кого.

Возможно, для Юкрича это скверный комплимент, но я сразу подумал о нем. Кроме председателя, на платформе сидело еще человек двадцать горячих сторонников Носяулера, но мне и в голову не пришло, что рука закона может опуститься на кого-то из них. Через секунду я понял, что инстинкт меня не обманул. Пение смолкло, и громовой голос заполнил все пространство зала. Он что-то произнес, переждал раскаты хохота, и заговорил снова.

— Вот он. — кратко сказал констебль.

— Это, должно быть, ошибка — сказал я. — это мой друг, мистер Юкрич.

— Его имя я не знаю, и знать не хочу. — возразил суровый констебль. — Но если это тот долговязый, в пенсне, проживающий в гостинице «Бык», то его-то мне и нужно. Может, он талантливый оратор с богатым чуйством юмора — горько сказал констебль, когда еще один взрыв веселого смеха встретил, как видно, очередную шпильку по адресу его кандидата. — да только ему придется пройти со мной в участок, и объяснить, как он оказался во владении краденной машины, объявленной в розыск.

Мое сердце остановилось. Я увидел свет.

— Ма… шины? — проблеял я.

— Машины. — подтвердил констебль.

— А фамилия того господина, который заявил об угоне, случайно не Кут? Потому что…

— Я не…

— Потому что, если так, то это ошибка. Мистер Юкрич — личный друг мистера Кута, и…

— Я не знаю, как зовут хозяина машины. — ушел от вопроса констебль. — Все, что я знаю — машина в розыске, а этот тип на ней катается.

В этот момент я оперся о дверь, и в спину мне ткнулось что-то твердое. Я украдкой потянулся к пояснице, и нащупал ключ. Полицейский как раз отвернулся, чтобы вытащить блокнот. Я тихо повернул ключ, и сунул в карман.

— Вы не соизволите малость подвинуться и дать человеку пройти?.. — выпрямился полицейский. Он повертел ручку.

— Э, да тут заперто!

— Да? — сказал я. — Правда?

— Как же вы вышли, если дверь заперта?

— Когда я выходил, было не заперто.

Он подозрительно взглянул на меня, а затем властно постучал костяшкой толстого красного пальца.

— Тссс! — возмущенно зашипели за дверью.

— Никаких «тсс!» — отрезал констебль. — Открывайте, да поживее. — и постучал кулаком, похожим на бараний окорок. В коридоре удары отдавались, как раскаты отдаленного грома.

— Эй, послушайте, — возразил я — Вы мешаете собранию!

— Я и хочу помешать собранию! — ответил этот сильный, но не молчаливый человек, холодно взглянув на меня через плечо. И тут же доказал, что слова у него с делом не расходятся: отступил на один или два фута назад, занес свою массивную ногу и пнул дверь.

Зал Общества Объединенных Механиков был выстроен вполне добросовестно, и двери там были достаточно прочные для обычных надобностей. Но на удары полицейской ноги его строитель рассчитывать не мог. Замок не выдержал, и с громким скрипом, похожим на формальный протест, дверь отворилась. За ней показалась целая галерея испуганных лиц. Не знаю, слышала ли публика в зале этот шум, но на платформе он произвел должное впечатление. На мгновение я увидал спешащие к нам силуэты, председателя, похожего на удивленную овцу, сердитый взгляд Юкрича; но тут констебль шагнул вперед через обломки двери, и заслонил мне обзор. Через секунду стало ясно, что публика заинтересовалась. Повсюду в зале раздавался недоуменный гул. Я выскочил на платформу, и увидел, что тяжкая десница Закона опустилась на свою жертву. На глазах у всего честного народа она крепко схватила Юкрича за плечо.