Джон Барт - Химера

- Престолонаследие в Коринфе, - не мешкаю я, - об это мы, Беллер и Делиад, дразнясь, и спорили, высмеивая аргументы полиса. Первым, опередив меня примерно на час, родился Делиад, но, поскольку были мы близнецами, первородство, на взгляд многих, являлось чистой формальностью. Чаще в коринфских барах и темных аллеях сцеплялись из-за проблемы законнорожденности. Никто не отрицал, что у нас разные отцы, то ли поскольку считалось, что с близнецами так всегда и бывает, то ли потому, что наши манеры ни в чем не походили друг на друга, то ли из-за царских перебранок по этому поводу, о которых напропалую сплетничали все кому не лень. Консервативной можно было назвать позицию, согласно которой, так как Главк являлся царем Коринфа, его законный сын был законным наследником его титула, безотносительно к тому, кто родился первым; с этой точки зрения вопрос заключался единственно в том, кто из нас законнорожден, и, как было установлено несколькими страницами ранее, почти все склонялись к Делиаду по причине его схожести цветом со старой патиной глаз. Следуя более радикальному подходу, ежели производителем одного из нас послужил Посейдон, и биологическая законность, и первородство оказывались или по крайней мере должны были оказаться на вторых ролях, настоящая же проблема заключалась в том, как определить, кто из нас - если кто-то - полубог. Большинство стояло тут за меня, хотя, как не преминула отметить фракция Главка-Делиада, популярность доказательством не является. Кроме того, то, что было справедливо во многих подобных случаях (возьмем, к примеру, Геракла и Ификла) - что один из близнецов бессмертен, а второй нет, - выполнялось все же не всегда; каждый из нас мог оказаться как той, так и иной породы, посему эксперимент, в шутку предложенный Полиидом и всерьез воспринятый всеми остальными, по сбрасыванию нас обоих, скажем, в Коринфский залив с целью выяснить, кто из нас выживет, вызывал нарекания из-за своей неокончательности не меньше, чем из-за своей отвратительности, ибо он в лучшем случае погубил бы законнорожденного царского сына, а в худшем - прервал бы царскую династию, так и не положив конец диспуту.

- Позиции эти еще более распаляли и запутывали политические, исторические, даже логические соображения, например тот самый культ кобылицы - пережиток минувшей матриархальной эры, ведущий свое начало с тех дней, когда люди еще не осознавали, что причиной беременности является совокупление, а не магия. Самые воинствующие приверженцы этого культа отрицали, что даже Главк провозглашен царем по праву, и подстрекали Эвримеду к государственному перевороту. Кое-кто высказывался в пользу открытого дуумвирата близнецов, тогда как отдельные группы, цитируя всякого рода реальные и легендарные прецеденты, призывали в качестве мирного решения проблемы к совместному правлению, но в форме ежегодно чередующегося верховенства. На полном серьезе выдвигались даже такие откровенно иррациональные средства, как подбрасывание монетки: только боги знали, был ли один из нас полубогом, и если был, то который, а значит, пусть боги и решают, кому править Коринфом и т. д.

- С каждом годом доводы становились все горячечнее, все нерасторжимое сплетались с расстановкой политических сил. Главк, хотя и не предпринимал против меня в открытую никаких мер, демонстративно настаивая на равенстве в обращении с нами, не мог скрыть свою зависть и тревогу, особенно после того, как Полиид вынужден был признать рискованность "отцовства", когда речь идет о полубоге. Эвримеда, со своей стороны, любила обоих своих сыновей и не принимала ничьей стороны в дебатах о наследовании; даже в вопросе о моем отцовстве она, казалось, на фоне Делиада только пожимала плечами. Но в одном пункте сомнений не терпела: среди набегающих на берег бурунов на нее взгромоздился Посейдон, и никто другой.

- "Женщина не ошибается", - с неизменной твердостью повторяла она, и Главк рвал на себе волосы.

- На свой тринадцатый день рождения, - тени моих сыновей, простите меня! - когда нас спросили, что мы хотим получить в подарок, я, как обычно, запросил охотничьи снасти, скаковых кобыл, новые туники; Делиад же, втайне подученный Полиидом, удивил весь двор, попросив бумаги с нашими родословными. Главк залился румянцем: "Они не заполнены. Ты знаешь почему. Проси что-нибудь другое". - "Я хочу, чтобы Полиид заполнил пробелы, - заявил Делиад. - Принесите наши бумаги и заставьте его превратиться в ответы". Главк сердито вперился в своего провидца. Эвримеда резко спросила Полиида, может ли ли он и в самом деле совершить подобное превращение; если да, то почему он, дабы успокоить страну, давно уже этого не сделал? Главк возразил, что любой такой трюк означает не более и не менее, как еще чье-то мнение по спорному вопросу, каковое, буде Полиид его имеет, он мог бы с тем же успехом высказать прямо, не прибегая к откровенно презираемым им цирковым фокусам. Нервничая, Полиид завел было лекцию о, как он выразился, протоэкзистенциалистском взгляде на онтологические метаморфозы: в определенных пределах самотождественность любой личности импровизируема и достойна доверия; человек свободен создать сам себя и т. д. Своенравный парнишка, я выхватил свой меч: "Заполни пробелы или умри". Полиид зажмурился, закряхтел, будто у него запор, исчез. Делиад расцеловал меня и с ликованием показал двору неведомо откуда свалившийся ему в руки свиток: сын Главка и Эвримеды, гласил он под его именем, а под моим - помет Эвримеды от Посейдона.

- Так пришел конец - не ссорам (которые из-за обвинений в подлоге и мошенничестве стали отныне разве что жарче), а влиянию Полиида во дворце, по меньшей мере на Главка; только благодаря протекции Эвримеды, довольной поведением в подобной ситуации обоих своих сыновей, и удержался он на посту нашего наставника. Положило это конец и, насколько кто-либо был в курсе, его "одушевленным" превращениям, став первым в ряду документальных. Однако это не было, как кое-кто безосновательно утверждает, изобретением письменности, хотя именно Полииду по праву принадлежит заслуга введения несколькими сезонами ранее этого сомнительного средства сообщения в Коринфе, где оно так толком и не прижилось. Письмена как таковые, сообщил он нам на приватной пресс-конференции после своего поступка, будут изобретены несколькими поколениями позже оказавшимся на мели менестрелем, писающим, придумывая концовки к Троянской войне, на песок какого-то пустынного Эгейского островка. Благодаря пусть и ограниченной пророческой способности к чтению будущего, ему удавалось заимствовать кое-какие идеи заметно раньше их исторического появления. Почему же он не воспользовался своей могучей способностью, подсобляя миру? Потому что знание, а не власть было его призванием; он не соглашался с Френсисом Бэконом, что это одно и то же; его опыт свидетельствовал об обратном: чем больше он понимал, тем меньше мог; одни только, чтобы далеко не ходить, семантические и логические проблемы, поставленные подобными крахам из будущего трюками, представляют собой такое осиное гнездо, которое не придет в голову без нужды будоражить ни одному мало-мальски здравомыслящему человеку. И т. д. Никто не понимал. "Тогда посмотрите на это по-другому, - проворчал он, - когда я оглядываюсь назад на историю будущего, я вижу, что на самом деле Полиид никогда не наживался на этом трюке. Поскольку я этого не делал, я и не могу этого сделать, а следовательно, и не буду". - "Спасибо за подарок", - сказал я своему брату. "Многих лет счастья", - отвечал он, не подозревая, поскольку не обладал мудрой зоркостью провидца, что их оставалось всего пять.