Джон Барт - Конец пути

— Я надеюсь, что Джо вовсе не этого добивался, — сказала она. — Мне и самой это не нравится. Я не хочу быть несправедливой к тебе, Джейк, но, знаешь, месяц назад я чувствовала себя много увереннее и более счастливой, что ли, — пока мы не встретили тебя.

— Скажи об этом Джо.

Зажмурилась, замотала головой — совсем не весело.

— Джо слишком на меня полагается, а я не дотягиваю, — сказала она коротко. — Я уже чувствую себя виноватой, что рассказала тебе так много. С моей стороны это была слабость: почти как если бы я ему изменила.

— Давай я сам ему скажу, — предложил я. Ренни прерывисто вздохнула и покачала головой.

— Вот видишь? В том-то все и дело. Я не могу сказать тебе, чтобы ты не говорил, но если ты скажешь, я пропала. Я никогда его не догоню.

Я видел, и очень ясно: малая толика прежней Ренни Макмэхон уцелела и пыталась навести мосты.

— Но ты же не могла не понимать, что будут люди, которым весь План Моргана покажется одной большой хохмой.

— Конечно, понимала. Но это были бы просто некие «люди». Меня действительно испугало, что вот приходит человек, который признает логику Джо и все его посылки — наши с ним посылки, — понимает их, признает их правильность, а потом смеется над нами.

— Может быть, именно этого Джо и добивался.

— Может быть, но тогда, выходит, он меня переоценил! Я такие вещи не могу принимать спокойно. Он может, и его это не слишком беспокоит — помнишь, когда он говорил о развитии физических навыков у детей, а ты взял и предложил, чтобы они научились сами застегивать себе пижамы? Я это и имела в виду, когда сказала, что он может себе позволить выглядеть карикатурой на самого себя, — все эти мелочи вокруг него, над которыми ты все время издеваешься. Когда ты это предложил, я испугалась, по-настоящему испугалась. Я не знала, что он станет делать. Господи, Джейк, он ведь иногда бывает совершенно бешеный! Но он рассмеялся и сделал по-твоему, только и всего.

— Ренни, да ведь он тебя до смерти запугал. Это из-за того случая, когда он тебя ударил?

Всякий раз, когда я ей об этом напоминал, она принималась плакать. Удар-то вышел посильней, чем то казалось Богу.

— У меня просто сил не хватает, Джейк! — сквозь слезы. — Это моя вина, но я для него недостаточно сильная.

И я изрек:

— Я понял: Бог — он холостяк. [8] Возможен и дополнительный оттенок смысла. Bachelor по-английски не только холостяк, но и бакалавр.

Как и приведенные выше рассуждения Джо по вопросу о ценностях, эта история семейных катаклизмов вовсе не была представлена мне в том сжатом и готовом к употреблению виде, в котором я ее здесь пересказал. А случилась далее вот что: наши ежедневные эквитации переменили характер. Теперь мы, как правило, молча и с забавной эдакой целеустремленностью скакали к нашей речушке в соснах, чтобы спокойно поговорить, и оставались там не меньше чем час, вместо прежних двадцати минут. Интересное наблюдение: Ренни перестала говорить о чем бы то ни было серьезном на ходу; и всякое утро она седлала Тома Брауна с видимым неудовольствием. Но ехали мы всегда в одно и то же место — дай волю лошадям, они бы наверняка и сами по привычке пошли именно туда, и, должен признать, не раз и не два мы с Сюзи брали инициативу на себя и шли впереди.

Дома, у Морганов, Ренни умолкала напрочь, покуда Джо прямо не спрашивал ее о том, как прошло утро. Он часто именно так и делал, и Ренни мрачно врала насчет темы нашей очередной беседы. Мрачно и неуклюже: это было не самое приятное зрелище. Джо слушал ее внимательно и чаще всего с видом весьма неопределенным; иногда он улыбался. Возможно, он понимал, что она ему лжет, хотя человеку, знающему истинное положение вещей, трудно оценить искусство лгущего. Однако, если и понимал, его это не слишком беспокоило. Он и впрямь был очень сильный человек.

Мы с ним раз от раза ладили все лучше. Он отчаянно спорил со мной о политике, истории, музыке, цельности, логике — обо всем на свете; мы играли с ним в теннис и в кункен, и я выудил и вычистил две-три грамматические несогласованности из рукописи его диссертации — весьма эксцентрического и притом блестящего труда о спасительной роли наивности и энергии в политической и экономической истории Америки. Мое отношение к Джо, к Ренни и ко всей остальной вселенной менялось так же часто, как улыбка Лаокоона: сегодня я был правоверный левый демократ, назавтра одна только мысль о возможности каких бы то ни было перемен приводила меня в ужас; я был то аскет, то раблезианец; то гиперрационалист, то ярый противник всякого рационализма. И каждый раз я защищался до последнего патрона (за исключением беспогодных дней), а Джо смеялся и разбивал меня в пух и прах. Мне этот способ убивать по вечерам время казался не лишенным приятности, вот только чем ближе дело шло к концу августа, тем более мрачной делалась Ренни. И в соснах она то принималась мне что-то доказывать, то пожимала плечами, то болтала, то плакала.

Она попалась.

Что до меня, я так покуда и не разобрался, свидетельствует ли ее постоянное стремление стушеваться, уйти в тень о великой слабости или о силе столь же необычайной; такие вещи трудно оценить, когда они работают на полную катушку. Но я тем не менее находил ее все более и более привлекательной, и та моя часть, которая выбрала роль наблюдателя, уже с пониманием относилась к части заинтригованной (и много, много еще было всяческих частей, которым вообще до всего этого не было дела): я думаю, главную роль для меня здесь играл тот факт, что Ренни была единственной из знакомых мне женщин, да и вообще, наверно, единственным представителем рода людского, который внимательнейшим образом вглядывался в себя и не находил там, внутри, ничего. В подобном случае вопрос о цельности теряет смысл.

31 августа 1953 года ее поведение как-то вдруг переменилось. Всю первую половину дня шел дождь, и мы отправились на обычную прогулку после ужина; Джо параллельно с нами отбыл на какое-то скаутское мероприятие. Она всю дорогу сдерживала Тома Брауна, шла шагом, с некой, я бы даже сказал, опаской; ни силы, ни стиля, и разговор был — так, шелуха. Но в соснах она посерьезнела и успокоилась.

— Все в порядке, Джейк. — Она улыбнулась, и улыбка вышла весьма прохладная.

— Что в порядке?

— Мне до сих пор неловко, что я распустила язык, но теперь с этим покончено.

— То есть?

— Знаешь, я ведь и в самом деле какое-то время тебя боялась. Мне даже казалось иногда, что я не могу с уверенностью сказать, кто сильнее, ты или Джо. Только он загонял тебя в угол, глядь, а тебя там уже и нет, хуже того, даже когда он в пух и прах разносил какую-нибудь из твоих позиций, мне казалось, что тебя-то он даже и не задел — потому что ни одной из них ты не слишком дорожил.