Джонатан Линн - Да, господин министр

– Британские туристы? Проблема МИДДСа.

Нет, это бессмысленно – перекидываемся словами, как мячиками!

– Послушайте, Хамфри, мы должны что-то сделать.

– При всем уважении к вам, господин министр… (Похоже, он решил снять белые перчатки.) мы не должны ничего делать.

Послушаешь его, так можно подумать, будто ничего не делать означает активно что-то делать. Естественно, я попросил его объяснить, что он имеет в виду.

Хамфри охотно согласился.

– Продажа оружия за границу является одной из сфер деятельности правительства, к которой не следует проявлять слишком пристальное внимание.

Такой подход меня никак не устраивал, о чем я и сообщил ему, добавив, что теперь, зная все, считаю себя обязанным уделить этому вопросу самое пристальное внимание.

– А вы говорите, что ничего не знаете, – как ни в чем не бывало, посоветовал он.

– Вы что же, предлагаете мне заниматься брехней? – нахмурившись, спросил я, желая уточнить, правильно ли понял его слова относительно того, что мне следует говорить.

– Вам? Ни в коем случае. Наоборот, – загадочно ответил он.

– Наоборот? Как же я, по-вашему, должен себя вести?

– Как спящая собака, господин министр.

Круг снова замкнулся.

Спорить с моим постоянным заместителем – все равно что бить кулаком по тарелке с кашей… Мне ничего не оставалось, как заявить ему о своем твердом намерении заняться расследованием этого темного вопроса, поскольку меня не удовлетворяют аргументы и гарантии сэра Хамфри.

У него сразу упало настроение. Конечно, не из-за бомб и террористов, не из-за невинных жертв, а из-за расследования.

– Ради бога, господин министр, заклинаю вас!

Я промолчал, давая ему возможность высказаться до конца. Может, хоть теперь я услышу что-нибудь дельное. И услышал. Но не то, что ожидал.

– Господин министр, позвольте напомнить вам о двух основных принципах руководства: первое – никогда не заниматься чем бы то ни было без особой нужды и второе – никогда не затевать расследования до тех пор, пока не будут заранее известны его выводы.

Потрясающе! Речь идет о моральных проблемах чрезвычайной важности, а он ничего не желает знать, кроме каких-то там правил!

– Хамфри, как вы можете? Ведь речь идет о проблемах добра и зла!

– А-а, пусть об этом голова болит у англиканской церкви, – отшутился он.

Мне было совсем не смешно.

– Нет, Хамфри, это наша боль. Мы говорим о жизни и смерти!

– Вы, возможно, и говорите, но не я. Я не могу себе позволить так злоупотреблять служебным временем.

Он шутит, решил я. Оказалось, нет. Мой постоянный заместитель был более чем серьезен.

– Неужели вы не видите, – взмолился я, решив воздействовать на него эмоционально, – что продажа оружия террористам аморальна? Неужели не видите?

Нет, не видит.

– Оружие можно либо продавать, либо не продавать, – последовал холодный, рациональный ответ. – Если продавать, то оно неизбежно окажется у тех, кто в состоянии за него заплатить.

Сильный аргумент, ничего не скажешь. И тем не менее, надо всеми способами постараться лишить террористов возможности получать оружие.

Хамфри счел эту задачу смехотворной и/или практически невыполнимой.

– Что ж, давайте наклеим на приклады автоматов предупредительные ярлыки «НЕ ДЛЯ ТЕРРОРИСТОВ», – снисходительно усмехнувшись, предложил он. – Или еще лучше: «ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ: ЭТОТ АВТОМАТ МОЖЕТ ПРИЧИНИТЬ СЕРЬЕЗНЫЙ ВРЕД ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ». Думаете, поможет?

Я даже не улыбнулся. Лишь выразил свое удивление и возмущение тем, что он может так легкомысленно относиться к такому важному вопросу. Я обвинил его в стремлении закрыть глаза на столь неправедное дело, каким является продажа оружия террористам, и потребовал прямого ответа – так это или нет.

Он вздохнул. Затем, с трудом сдерживая раздражение, ответил:

– Раз вы так упорно настаиваете на моем участии в обсуждении моральных проблем, позвольте мне прежде всего отметить, что любое дело либо праведно, либо неправедно. Оно не может быть столь неправедным.

Я попросил его не жонглировать словами.

– Господин министр, правительство не обязано заниматься проблемами морали, – заявил он, не обращая внимания на мою просьбу.

– Да? А чем оно обязано заниматься?

– Стабильностью. Обеспечением нормального течения жизни. Предотвращением анархии. Защитой общества…

– Но для чего и во имя чего? – перебил я.

Хамфри непонимающе уставился на меня. Пришлось разъяснить свой вопрос.

– Разве не главная, конечная цель правительства – творить добро?

Для моего постоянного заместителя это понятие было слишком расплывчатым.

– Правительство не оперирует понятиями добра и зла, его категории – порядок и хаос.

Мне понятна логика Хамфри. Я знаю: всем нам, политикам, время от времени приходится делать то, во что мы не верим, голосовать за то, что считаем негодным. Я – реалист, а не романтик-бойскаут. Иначе мне бы никогда не достигнуть уровня члена кабинета Ее Величества. Я не наивен и прекрасно понимаю, что каждое правительство действует исключительно в собственных интересах. Но… всему же есть предел! Допустимо ли, чтобы итальянские террористы получали британские детонаторы, да еще с компьютерным устройством?

По-моему, абсолютно недопустимо. Но еще больше меня расстраивает полнейшее равнодушие сэра Хамфри. Я прямо сказал ему об этом.

Его ответ был на удивление прям и прост:

– Эмоции – не мое дело, господин министр. Для этого существуют политики. Мое дело – претворять в жизнь политику правительства.

– Даже если вы убеждены в том, что она неверна?

– Неверна практически любая политика правительства, господин министр, – доброжелательным тоном заметил он, – но кто-то же должен претворять ее в жизнь.

Мне всегда претила манера камуфлировать мысль красивыми словами. Я почувствовал непреодолимое желание докопаться до сути важнейшей моральной проблемы. Логика типа «мы только выполняем приказы» приводит к концентрационным лагерям. С этим надо разобраться… раз и навсегда.

– Хамфри, вы можете привести хоть один пример, когда бы государственный служащий подал в отставку по принципиальным соображениям?

Теперь он был шокирован.

– Немыслимо! Что за предположение!

Как интересно: это был единственный эпизод нашей беседы, не оставивший равнодушным моего постоянного заместителя. Я в задумчивости откинулся на спинку стула. Он тоже молчал, скорее всего, ожидал очередных идиотских, с его точки зрения, вопросов.

– Мне впервые пришло в голову, Хамфри, – медленно протянул я, – что вас совершенно не интересует цель… только средства.

– Что касается меня и моих коллег, господин министр, мы никогда не разграничиваем цель и средства.