Николай Самохин - Юмористические рассказы

"Сварить, что ли, кофейку?" — вздохнул Докумейко. Он встал, едва не разрушив свой импровизированный письменный стол (чемодан, положенный на табуретку), и пошел в угол — к бачку с водой.

Володя поднял крышку бачка и увидел, что вода в нем подернулась тонкой корочкой льда. Секунду он стоял, в раздумье помахивая ковшиком, а лотом бросил его в бачок и ринулся к столу.

Прекрасно! Вот она, деталь!

«За ночь вода в бачке покрывалась тонкою коркою льда, — быстро написал Володя. — Ребята разбивали ее тяжелым ковшиком, лили в умывальник студеное сверкающее месиво…»

Дело пошло. Докумейко забыл про кофе…

Минут пять перо его резво бежало по бумаге. Затем опять споткнулось… Нет, все же эти ветераны железобетонный народ! Слова лишнего не вытянешь. Вчера вечером бригадир арматурщиков Иван Подкова аж взмок весь, вспоминая наиболее трудный случай из своей здешней жизни. Чуть шею богатырскую не вывихнул: все на жену оглядывался — не поможет ли?

Жена пожалела Ивана — крикнула из кухни:

— Ну, хоть про тот случай расскажи, как нас хозяин посреди зимы с квартиры гнал!

— Ага, чуть не выгнал, — оживился Иван. — Мы как раз поженились, из общежития ушли, на частной жили.

— И все… А как было дело, чего хозяин говорил, какой он из себя?

— Ну, какой? — снова напрягся Подкова. — Мужик как мужик.

…Длинно скрипнула обросшая понизу инеем дверь — вошла хозяйка квартиры, старуха Аграфена Игнатьевна. Не здороваясь, села на табуретку и, заворотив двумя руками полу кацавейки, достала из юбочного кармана плоскую коробочку из-под монпансье, в которой держала нюхательный табак. Забив в каждую ноздрю по заряду, Аграфена Игнатьевна подкатила глаза и начала судорожно чихать, вздымая рыхлые плечи.

— А-а-а-пчч! — дублетом ударяла хозяйка. Колыхнулась занавеска, отделяющая альков супругов Докумейко от остальной территории комнатенки, тонко запел на полочке чайный стакан.

Володя, втянув голову в плечи, ждал. Он знал по опыту, что канонада будет длиться минуты полторы.

Закончив артподготовку, Аграфена Игнатьевна вытерta концом полушалка заслезившиеся глаза и сказала басом:

— Давеча газетку читала…

— Ну-ну, — заинтересовался Володя. — И что же там сообщают, Аграфена Игнатьевна?

— Да уж соопчают, — поджала губы хозяйка. — Зарплату, соопчают, сабе прибавили.

— Кому — себе?

— Сабе, — повторила хозяйка. — Которые в газетки, значит, пишут… Сами сабе прибавили.

— А-а! — догадался Володя. — Верно — немножко увеличили. Только почему же сами?.. Прибавили… вышестоящие органы.

— Ну, я не знаю там… какой идол, — недовольно сказала хозяйка. — Алевтина-то у тебя разрешилась?

— Родила, — подтвердил довольный Володя. — Пария!.. Рост пятьдесят два сантиметра, вес — четыре двести. Здоровый!

— Ну, и куды ж вы теперь с ей? — спросила хозяйка.

— А? — не понял Володя.

— Дите, говорю, куды повезете?

— Как — куды? — растерялся Докумейко, — Сюды… Сюда то есть — домой.

— Ышь ты, домой! — усмехнулась Аграфена Игнатьевна. — А я вот возьму да пушшу доктора ушного — тогда как?.. Он ить давно вокруг ходит… Хороший человек. Доктор… Ушной.

— Минутку! — заволновался Докумейко. — Как это пустите?.. А мы?

— А мы, а мы! — рассердилась хозяйка Володиной недогадливости. — Замыкал, прости меня господи… Тебе зарплату прибавили? Прибавили, ай нет?!

Володя сообразил, наконец, куда клонит хозяйка.

— Сколько же вы еще хотите? — спросил он. Сторговались они быстро. У Аграфены Игнатьевны все уже было подсчитано.

— Десять рублей, — сказала она. — И две тонны угля… Чего косоротишься-то? Небось, будешь мне в стенку стучать: подтопи, мол, Аграфена Игнатьевна, не морозь днте… Поди-ка, мало ишо двух-то тонн окажется…

— Да я не косорочусь, Аграфена Игнатьевна, — успокоил ее Володя, — Две — так две.

Володя и правда не косоротился: он уже улыбался и нетерпеливо дрыгал коленкой — ждал, когда Аграфена Игнатьевна уберется.

«Открылась дверь и, впустив клуб белого пара, зашел хозяин, — торопливо писал Докумейко через минуту. — Не сняв шапки и не поздоровавшись, он уселся на стул. Вынул кисет.

— Надысь газетку читал, — сказал он, мусоля самокрутку.

— Ну? — откликнулся Иван.

— А ты не нукай! — завелся вдруг хозяин. — Не запряг ишшо, а понужает!.. Соопчают, премию вашему участку вырешили. Тринадцату зарплату… Ит ты! — хозяин крутнул головой. — Дурную деньгу люди гребут!.. Тринадцата зарплата, а! Отработал двенадцать месяцев в году, а получай за тринадцать. Ло-овка!..»

…К утру Докумейко закончил очерк. Он перечитал его и остался доволен. Особенно хорошо получилось про трудности, убедительно. Володя, словно бы посторонний, посочувствовал своим героям: «Да, хватили ребята мурцовки! Выше головы.»

До начала рабочего дня в редакции оставалось еще полтора часа. Володя забежал в полуфабрикаты, купил Альке половинку вареной курицы. Записку он написал коротенькую — «Выгляни в окошко». Алька выглянула. Даже показала Володе через стекло белый сверток — сына. Володя попрыгал под окном, посмешил Альку. Показал ей знаками: держи, мол, хвост пистолетом. Алька слабо улыбалась. Потом сделала вопросительные глаза: как твои дела? Володя успокоил ее; во! — на большой с присыпкой. Достал из кармана рукопись, воинственно потряс ею. Алька махнула ему: «Ну, иди!»

…Заведующий отсалютовал Володе головой: «Мотор — есть мотор!» — и пригласил садиться.

— Садись, стариканчнк, — совсем по-домашнему сказал он. — Располагайся.

Докумейко расположился, спрятав ноги под стол, а руки между коленями.

Заведующий стал читать очерк.

Читал он почему-то вслух. И с выражением.

Докумейко затосковал. У него был неважный почерк — заведующий страшно перевирал интонации и — самое главное — слова.

Написано было «грузовик» — он прочел «чугунок».

«Постучал ногой» — вместо «постучал ногтем».

У Докумейко вспотели ладони: герой стучал ногой по графину. «Заметит или не заметит?» — напружинился Докумейко.

Заведующий не заметил.

— «Прикусывает глаз», — прочел вместо «прикидывает вес», подумал маленько и одобрительно рассмеялся.

Был момент, когда заведующий вдруг умолк. Медленно-медленно поднял голову и уставился на Володю немигающим прокурорским взглядом. Тонкие ноздри его хищно шевелились.

Докумейко сжался. Судьба висела на волоске, седея от ужаса.

Заведующий смотрел долго и страшно. Потом, вздохнув, сказал:

— Макареев из партотдела кофе заварил. У Докумейко ослабли ноги.

…Заведующий не принял очерк. Сказал, что все это махровые штампы. Дремучая литературщина. В частности, хозяин — с его «надысь» да «кубысь», самокруткой и валенками. И уж, конечно, — пресловутая вода, подернувшаяся корочкой льда.