Дмитрий Стародубцев - Семь колодцев

Через три недели после посещения в компании Григория и Березкина китайско-японского ресторана зазвонил мой сотовый телефон. Это был Григорий.

— Ну как съездили? — весело поинтересовался я.

— Куда съездили? Я на даче был…

— Как на даче? Но вы же с Березкиным…

— Тихо! Молчи! — затравленным голосом прошипел Григорий. — Давай встретимся. Я жду тебя в… ну в общем там, где мы встречались в предпоследний раз.

— Понял. Ладно. Через полчаса буду, — заинтригованный, ответил я.

Это был небольшой французский ресторан, часть столиков которого выставили на улице, на импровизированной летней веранде.

Григорий уже ждал меня — он занял место на воздухе за неприметным столиком, который со всех сторон прятали размашистые кусты в бочках и свисающие с навеса цветочные гирлянды. Я едва его обнаружил.

Бизнесмен, к моему изумлению, был одет просто и даже несколько неряшливо. На его лбу звездой светилась крепкая мужская ссадина. Он старался прикрыть ее ладонью.

— Ты один? — удивился я. Я еще никогда не видел Григория без Березкина.

— Хвост не притащил? — украдкой огляделся по сторонам мусорный король.

— Хвост? У тебя чего с головой?

— У меня-то ничего. Зато вот у Березкина…

Подошел официант. Григорий в совершенно несвойственных учтивых интонациях — я даже уловил определенное микроскопическое заискивание в его голосе — попросил форели и водки. Я ограничился форелью.

— А что у Березкина? Вы были в Ираке? Григорий еще раз осмотрелся, потом заглянул под стол, видимо пытаясь обнаружить подслушивающие устройства, и только потом, немного успокоившись, трагическим тоном произнес:

— Березкин погиб под Багдадом.

— Да?! — Я был в высшей степени шокирован.

— Его застрелили иракцы. Три пули в голову. Твари неблагодарные! Суки! Пидоры! Он мочканул восемь америкашек — больше всех, — а эти арабы гребаные!.. Мать их!..

Принесли водку. Григорий выпил и тут же попросил еще.

— Расскажи всё по порядку, — попросил я.

— А чего тут рассказывать? — Григорий уже захмелел и стал вести себя, как обычно, — развязно, с хамским презрением к остальным посетителям. — Сначала Сирия, потом на вертолетах до границы… Знал бы я, что Садамка — трус поганый, а все его генералы — отсо-сники продажные, — ни за что бы не поехал!..

Григорий шумно высморкался в полотняную накрахмаленную салфетку. Шокированные немцы за соседним столиком поспешили допить пиво и расплатиться.

Несмотря на его путаную, перегруженную спонтанными вспышками гнева речь, я все же понял, что произошло. «Охотников» доставили на «место» и на следующий день выследили для них цель. Это была небольшая американская военная колонна — бензозаправщики, доверху заполненные соляркой, и охранение: один легкий бронетранспортер и два военных джипа.

«Охотники» заняли удобную позицию на холмах в полутора километрах от дороги, по которой двигалась колонна, и обстреляли «цели» из дальнобойных снайперских винтовок бронебойного калибра. Одновременно с ними «инструкторы» подбили из переносной ракетной установки «Вереск» бронетранспортер, а двумя минутами позже «завалили» «Иглами» прилетевшего на выручку «Апачи».

«Сопливые американские мальчики» выскакивали из горящих машин и вслепую палили во все стороны — «охотники» спокойно расстреливали их с безопасного расстояния — Березкин тогда остался в полной уверенности, что «чмакнул» как минимум троих, Григорий уверенно говорил только об одном.

Скоротечный бой снимался сразу на несколько видеокамер — этакая туристическая съемка на память, вместо Эйфелевой башни и египетских пирамид.

Вскоре всё было кончено: оставшиеся в живых «аме-рикашки» убежали в пустыню, которая простиралась по другую сторону дороги, а «охотники» преспокойно вернулись «на базу» и в честь удачной охоты «накрыли поляну»…

Потом было еще два американских патруля и американская разведгруппа, попавшая в засаду, устроенную «охотниками» в пригородах Багдада. Закончил Григорий свой рассказ случайной гибелью Березкина перед самым возвращением в Сирию.

— …Труп пришлось оставить — без вариантов!

Кто так четко и профессионально «обслуживал» русских «туристов», я у него не спрашивал, впрочем, догадаться было не трудно…

Я был подавлен этой кровавой историей. Захотелось выпить. Я заказал коньяку.

— За Березкина! — Я опрокинул в горло свои сто грамм.

— За Березкина! — горячо подтвердил Григорий и допил свою водку.

Тут только я заметил, что у него все руки в гнойниках и мелко трясутся. Пауза.

— Не жалко американцев? — осторожно поинтересовался я.

— Наоборот — всех бы перестрелял, была б моя воля! — огрызнулся бизнесмен. — Ведь они пришли под вымышленным предлогом в чужую страну, чтобы насиловать, убивать! Видел бы ты после их бомбежки мертвых женщин, стариков, детей!

Его глаза наполнились слезами.

— А чего же ты теперь опасаешься? — спросил я минут десять спустя. — Ты — дома, тебе уже ничего не угрожает?

— Не угрожает?! Ни фига подобного! — Григорий перешел на свирепое сдавленное шипение. — Те «спецы», которые нас непосредственно вывозили, кинули на бабки других «спецов», более крутых, которые весь этот «туризм» «крышевали». Так что теперь между ними «терки», а мы оказались крайние. Теперь уже не я охочусь, а на меня охотятся! Вот такая ботва получается!

— И что же ты собираешься делать?

Григорий с тоской посмотрел на свои руки, давно истосковавшиеся по ежедневному уходу.

— Поеду к матери в Саратов. Отсижусь там, водки попью со школьными корешами… Ты не мог бы пока за десять процентов присмотреть за моей гребаной свалкой?..

Лена — новая Вовочкина пассия, стала ему во всех его светлых начинаниях достойным компаньоном. Я был просто поражен: как удачно они нашли друг друга. В дополнение к Вовочкиным талантам, она была не меньшим алкоголиком, чем он сам, с таким же никогда не затухающим желанием напиться. Какая-то вселенская боль, связанная, видимо, с прошлой неудавшейся жизнью, постоянно терзала ее сердце, и она вынуждена была бесконечно прижигать эту боль крепкими напитками, доводя себя до полного безразличия к своему прошлому, настоящему и будущему, до абсолютной душевной анемии. И еще она была необыкновенно предприимчива, безупречно артистична, иезуитски коварна, иногда садистски безжалостна, а кроме этого всегда легко извлекала целый букет всевозможных бонусов из своих чисто женских преимуществ, не гнушаясь ничем, а вернее, никем. Конечно, как и любой женщине, ей было значительно сложнее, чем Вовочке, вести паразитический образ жизни, но и значительно проще. Сложнее потому, что она Женщина, со всеми вытекающими отсюда последствиями, не вам мне объяснять, а проще потому, что она Женщина, со всеми вытекающими отсюда последствиями, не вам мне объяснять.