Дмитрий Стародубцев - Семь колодцев

С первых же минут Вовочка будто пытался всячески укрепить это мое первое впечатление. Он продавал в школьном туалете по пять—десять копеек черно-белые порнографические фотки, ходил по школе с косметическим зеркальцем, привязанным к ботинку, и рассматривал, что у девчонок и даже у учительниц под юбкой, изо всех сил прогуливал, придумывая в кабинете директора самые невероятные оправдания, хватал кол за колом, ибо чаще всего двойка не в полной мере отражала истинный объем его знаний, водил дружбу с самыми отъявленными негодяями близлежащих окрестностей, которых все боялись до дрожи в коленках.

На пятый день пребывания новичка в нашей школе его поймали в универсаме на краже вина — в его школьном портфеле обнаружили двойное дно. Директор, которого называли Гудвин, приказал собраться всем классам в актовом зале школы, выстроиться по стойке «смирно», как на пионерской линейке, и, окончательно рассвирепев из-за вдруг сломавшегося микрофона (а он любил, чтобы его речи транслировались на все помещения школы), набросился на Вовочку со всей яростью, на какую был способен. Тот лишь низко опустил свою нечесаную репу и виновато мычал в ответ. Директор наорался и успокоился, тем более что заметил, как по щеке неудачливого воришки скользнула крупная слеза раскаяния. Ему понравилась Вовочкина покорность, и на первый раз он его простил.

Парадокс состоял в том, что Вовочку все обожали. И ученики и учителя. Несмотря на имидж последнего разбойника, чему способствовал в основном внешний вид и удивительная способность попадать во всевозможные переделки, он был добродушным, открытым, славным парнем, и его хулиганская физиономия, при виде которой на отдельных отличников нападал столбняк, уже никого не страшила. Надежда, наш классный руководитель, часто про него говорила так: «Ничего страшного, что двойки, зато из него получится хороший рабочий. Мы его вытянем!»

«Мы его вытянем!» — вторили все учителя и втихаря, видимо по общей учительской договоренности, подсовывали ему на государственных контрольных готовые ответы.

Я почему-то Вовочке сразу понравился.

— Слышь, корефан, пойдем гардероб обшманаем? — предложил он однажды.

— Что сделаем? — не понял я.

— Глупый, что ли, совсем? По карманам пошарим. Если обыскать все пальто и куртки, обязательно рубля два наберем! Не дрейфь — не обману, деньги пополам.

— Так ведь это воровство! — изумился я.

— А я думал это воровство! — ухмыльнулся он. — Так пойдешь?

Я покраснел. Отказать лидеру класса (а он им стал в первый же день своего появления) было совсем не просто, но согласиться на его предложение — реальная возможность влипнуть в весьма неприятную историю.

— Там физичка постоянно шьется, поймает! — Я попытался отговорить Вовочку.

— Волков бояться — в лес не ходить! — отвечал он убедительным тоном. — Погнали!

Мы пошли в гардероб. Вовочка показал, как это делается. После минутных поисков он извлек из девчачьего полушубка, висящего на крючке, двадцатикопеечную монету.

— Давай теперь ты! Не дрейфь, не зажопят! Зажопили. Только я сунул руку в чужой карман, как появилась учительница физики…

Моя репутация в школе была раз и навсегда испорчена…

— Спасибо! — на следующий день сказал мне Вовочка.

— За что? — изумился я.

— За то, что не сдал…

Когда меня схватили на месте преступления, Вовочка спрятался за куртками в дальнем углу гардероба и остался незамеченным. Меня повели к директору и целый урок допрашивали: «Кто тебя надоумил, кто с тобой был?» — «Я сам все придумал, — отвечал я, стыдясь больше не своего проступка, а своих пылающих ушей. — И делал это один!» Я был на хорошем счету, и Гудвин отказывался верить моим утверждениям. Он злобно угрожал, сладко упрашивал, но так и не смог от меня ничего путного добиться…

— Давай брататься! — предложил Вовочка.

— Как это? — удивился я. Он объяснил…

Вскоре мы сидели у меня дома, на маленькой кухоньке шириной в два шага и пили яблочное вино. Я первый раз в жизни попробовал алкоголь, и мне, честно говоря, очень понравилось. Особенно то состояние неописуемого блаженства, которое меня тут же охватило.

— Хочешь анекдот расскажу? — предложил он. Вовочка знал два миллиона анекдотов, правда, половина из них были про зону и уголовный мир.

— Давай! — Я уже чувствовал к этому толстому и сильному парню искренние дружеские чувства и готов был с ним не только шарить по карманам в гардеробе, но и красть вино из универсама.

— Значит, интеллигента в очках в тюрьму посадили. Заходит он в камеру и видит: сидит на койке, скрестив ноги, пахан, весь в наколках…

И Вовочка, жирный, потный, сам с несколькими шрамами на лице и наколками на теле, изобразил этого пахана: уселся по-турецки на полу и принял властную позу. Его лицо перекосила натуральная гримаса матерого преступника. Это выглядело так убедительно, что я разинул рот от удивления.

— «Конфетку хочешь?» — спрашивает пахан. Интеллигент обосрался, не знает, что ответить, — продолжал Вовочка, не уставая гримасничать и менять голос. — Думает, скажу «нет», обидится пахан, скажу «да», мало ли какой здесь подвох. Дрожит от страха… Думал, думал и наконец говорит: «Хочу!»

Никто так здорово не умел рассказывать анекдоты, тем более про зеков. Я, давясь от смеха, с нетерпением ждал развязки.

— «А нету! — заревел Вовочка. — Хе-хе-хе!»

Я схватился за живот и в изнеможении осел на пол…

Это было недели через три после того, как я вернулся из армии. Мы с одной девушкой сидели на перевернутой лодке у воды, на Левом берегу и пили прямо из бутылки крепленое вино. Она, всасывая сквозь губы, делала несколько глоточков и передавала вино мне. Я запрокидывал бутылку над открытым ртом и вливал в горло не меньше полстакана дрянного пойла. Потом долго приходил в себя: занюхивал рукавом, глубоко затягивался сигаретой, стараясь перебить подкатывающую тошноту.

Ночь. Светлое звездное небо.

Воды залива тихо шелестели. На другой стороне, над сгорбленной избушкой лодочной станции, мерцала умирающая лампочка. Будто передавала в космос азбукой Морзе сигналы о помощи.

Мы были одни. Я жарко поцеловал ее в губы, бесцеремонно помял груди, жадно пощупал попу, потом грубо задрал ее юбочку, сорвал трусики и сильно вошел. Четвертый раз за этот день.

Трахаться она любила и умела. К тому же она была нимфоманкой. Ей всегда мало. А между ее ножек всегда мокро.

Я быстро вскипел, спешно отпрянул и разрядился на песок. Она с сожалением посмотрела на мой опавший предмет.

Мы познакомились только вчера, но уже сегодня были закадычными друзьями и щедрыми любовниками. Она была опытным и спокойным человеком. В свои семнадцать лет она уже повидала такое, что мне и не снилось, поэтому относилась к жизни с философской скукой, безмятежностью и смирением.