Дмитрий Стародубцев - Семь колодцев

Упившись пивом, я «поплыл» и заснул прямо в ванной. Тут-то я и увидел этот самый Никробрил-продукт. Сначала я подумал: почему Никробрил-продукт? Какое странное название, даже какое-то аптечное. И почему продукт? Это же не йогурт и не колбаса? Да и имя это совсем ЕМУ не идет. Но потом я внимательно присмотрелся и понял: ёпрст и прочие буквы, действительно вылитый Никробрил-продукт! ЕГО никак по-другому и не назовешь. Как же я сразу не догадался!

И тут же толпа закричала, размахивая руками: «Да здравствует Никробрил-продукт! Даешь Никробрил-продукт!» А потом ко мне подъехали на золотой колеснице Юлий Цезарь и Клеопатра, все такие разодетые, праздничные. Они сошли на землю, и Юлий приветствовал меня, как равного, и сказал мне отеческим тоном:

— Никробрил-продукт — вот что самое важное в жизни! Дерзай, я в тебя верю!

А Клеопатра благосклонно улыбнулась и поцеловала меня в щеку, а потом нежной ручкой стерла с моей перепачканной щеки помаду.

И тогда народ опять возопил:

— Да здравствует Гай Юлий Цезарь! Да здравствует царица Египта Клеопатра! Да здравствует Никробрил-продукт! Даешь Никробрил-продукт!

А потом мы сели пировать, и гостей было не меньше двух тысяч, и я так перебрал, что никак не мог вспомнить, что я хотел Цезарю сообщить. Впрочем, гости тоже перебрали и уже выстроились в длинную очередь к блева-тельницам. Потом я вспомнил:

— О великий император! Забыл тебе сказать: опасайся Брута!

Иронично усмехнулся на то Юлий Цезарь и ответил мне грустно-задумчиво:

— В жизни каждого человека есть свой Брут!..

Очнулся я глубокой ночью оттого, что вода в ванной совершенно остыла и я замерз. Я вылез, запахнулся в халат и юркнул на кухню, где напился чаю с бутербродами. Потом уселся за компьютер и машинально напечатал крупными жирными буквами:

НИКРОБРИЛ-ПРОДУКТ

Тут же вспомнил свой сон: «Хм, странный сон, очень странный! Как это Юлий Цезарь сказал: «В жизни каждого человека есть свой Брут!» Мудро сказано, прямо по-императорски… А этот, Никробрил-продукт, совсем даже ничего. Что-то в нем есть такое… Какая-то таинственная мощь. А еще красота. А еще любовь!»

Что я?

Кто я?

И зачем?

Почему?

И кому это надо?

И ради чего все?

И что делать?

И что не делать? И кто прав? А кто не прав? Кто виноват? Перед кем?

К чему вообще это все? И может, этого не надо?

Здесь бы я добавил:

Зло?

Добро?

Бог?

Дьявол?

Любовь?

Ненависть?

В конце концов:

Жизнь?

Смерть?

Жить в общем-то неплохо. Тем, кто умеет это делать.

Кто умеет наслаждаться каждым мгновением своего бытия, в какой бы мелочи ни заключалось удовольствие. Жизнь она такая… такая… такая в целом офигительная!

А адреналин риска? А игра? А книги? А природа?

Сколько наслаждения в простом дыхании, созерцании, в спокойной поступи!

А сколько удовольствий нам предписано? А как они глубоки, если постараться? И сколько разнообразных тончайших чувств мы можем испытывать?

И все-таки… Что я? Кто я? И зачем?

Эти вопросы я задаю себе бесконечно часто, потому что не могу жить просто так, как все, — лежать в дерьме и хрюкать — спокойно ждать, пока превратишься в подвяленный окорок.

Но почему грусть застилает глаза?

Что такое Счастье? В чем он заключается? Как быть счастливым?

Поверьте! Я не нашел ни одной книги, где есть прямые, честные и исчерпывающие ответы. Одни лживые сопли. На самом деле никто ничего не знает!

А жить все-таки хорошо!

Сколько переживаний и радости в любви!

А азарт соревнования?

Отправившись на свое первое в жизни нормальное свидание, Вовочка не появился ни в этот день, ни на следующий. Я то и дело набирал его домашний номер, но он, к моему глубокому недовольству, был напрочь занят, что, между прочим, красноречиво свидетельствовало о том невообразимом ажиотаже, который инициировало мое объявление в газете.

Что произошло? Может быть, Вовочка меня развел, как лоха? Может быть, вместо свидания, он просто поехал к своим старым собутыльникам и ушел в запой? Ведь на те деньги, которые я ему дал, можно гулять не меньше недели. Или он дома и просто не соизволил мне позвонить? Или с ним что-то случилось?

Я передумал все, что только может прийти в голову такому замечательному фантазеру, как я. В любом случае я не мог найти себе места и страдал из-за невозможности что-либо узнать. Не страх за Вовочку, а чисто любопытство снедало мое сердце.

На четвертый день, утром, перед работой я заехал к нему домой. Дверь открыл его отец.

— А Вова дома? — спросил я, уже не питая никакой надежды, поскольку, будучи дома, Вовочка всегда сам открывал дверь. Впрочем, может быть, он спит в сиську пьяный?

— Нету его, Александр Владимирович! — взволнованно заговорил отец, впрочем давно привыкший к выкрутасам сына. — Поехал в пятницу к Людмиле какой-то в гостиницу и с тех пор не объявлялся.

— Может, запил опять? — поделился я очевидным соображением.

— Может, и запил. Кто его, оболтуса, знает? Я ушел ни с чем.

Вечером того же дня я сидел у телевизора и ожесточенно переключал программы, злясь, то на бесконечный рекламный блок, то на очевидно предвзятые репортажи. Вдруг запиликал домофон. Я бросился к окну, откуда был виден мой подъезд, и разглядел у входа огромного детину, растерянно тыкающего пальцами в кнопки переговорного устройства, — Вовочку. Легок на помине, свиное рыло!

— Где ты шлялся, гопник! — Я впустил его в квартиру. — Ты же все свидания сорвал!

Вовочка никак не мог отдышаться — лифт в моем подъезде был на ремонте.

— Где, где! — сердито ответил он. — В заложниках я был!

— Это как это? — Я всплеснул руками. — Ну-ка заходь…

Мы вошли в столовую, я предложил гостю поесть, но он попросил лишь газировки.

— Значит, подъехал я к этой гостинице, — начал свой рассказ Вовочка. — Она уже ждет. Ну, ничего так выглядит, моложе своих лет. Вот… Познакомились. Я ей вроде тоже понравился. Ну, поднялись в номер. Она в этой гостинице какая-то… э-э… главная администраторша, поэтому все хозяйство в ее распоряжении. — Вовочка говорил путано и использовал неимоверное количество грязи и матерных слов, так что, настукивая по клавиатуре компьютера эти строки, я вынужден был немного просеять его речь, чтобы она была более-менее понята читателем и пропущена редактором. — Диваны, цветы искусственные, телевизор, ванна, э-э… шампуни там всякие. Людмила — ну эта администраторша, предложила мне сразу заняться сексом. Я думал, что мы шуры-муры, туда-сюда, может, поговорим для начала. А она вот так вот запросто. Ну, я конечно обрадовался. Сколько уже времени мормышку не парил!

— Да ладно лапшу клеить к ушам! — язвительно усмехнулся я. — Небось каждый день гонял морковку под одеялом?