Евгений Шестаков - Номерные сказки

Вздохнув, царь вышел из библиотеки подышать свежим воздухом. Судя по солнцу, было уже без пяти два. Посетителей по-прежнему было без палочки ноль.

— Ничего... — сказал уже сам себе государь. — Придете. Не денетесь никуды. На аркане, на аркане, робяты...

Но в голове его явственно проступила другая, более радикальная мысль. Она была очень нова. Государь пошарился у себя в душе и через некоторое время отверг эту мысль полностью. Хотя, конечно, интересно бы посмотреть на реакцию подданных, ежели, допустим, взять да издать указ. "Лица, не желающие посещать добровольно обычную библиотеку, будут обязаны научиться читать шрифт господина Брайля. Необходимая медицинская подготовка проводится за счет государства".

В этот день у его величества была веская причина не доверять своим ушам, когда ему зачитали официальное послание, прибывшее от одного из сопредельных царей. Боярин-декламатор предварительно шепнул на ухо царю, что громогласное зачтение данного документа, вероятно, излишне, так как записана сия речь, видимо, не со слов, а со свиной хрюкоты. К которой, как это всем хорошо известно, соседский царь был более способен, нежели к людской речи. Государь кивнул и велел читать. Боярин, склонясь к цареву уху еще поближе, сообщил, что лично он как служитель верный и монарха своего патриот ни единого печатного знака в данном пасквиле душой своею не разделяет. Царь нетерпеливо махнул рукой. Боярин два раза мигнул лекарю, что означало "неси валидол, клизмонавт хренов" и, скорбно опустив уголки губ, достал свиток. Заседавшая уже четверь часа дума, сдвинув шапки, открыла уши для информации.

— По писаному реку, но не по умству глупому своему! — привычно провозгласил боярин и, развернув бумагу, стал читать. Уже после первых двух предложений менее бывалые бояре, оторопев, надули шубы изнутри газом, а видавшие более — грозно сомкнули на челе брови. Послание, и в самом деле, не выглядело рутинно.

— "...Ибо не царь ты есть, мне подобный, но всего лишь самозваный кобель сукин собачий пес, а также и гуанодон префекальный, изподхвостный продукт коровий, грязнозадый свинобатька помойный, равно как и плесень подвальная прошлогодняя! И поскольку нету у меня к тебе территориальных претензий, объявляю тебе, что просто иди ко всем соленым хренам, и чтоб у тебя заместо волос морковь на башке взошла, потому что не гом ты сапиенс, а игра природы в дурака. И хари твоей прескучной видеть бы не желал даже в траурной рамке, так что иди-ка ты снова к восьми хренам и одному лешему в чертов лес, и чтоб там тебя на дольки разорвало! За сим остаюсь верный твой враг, истинный неподдельный царь тире государь царства своего тире государства."

— Не ново. — выслушав, сказал его величество. — Всего лишь два изменения в сравнении с прошлогодней-то грамотой. Видать, ума у его в голове не прибавилось. И карикатурой, я вижу не сопроводил. Видать, художник с голоду помер. У их же, окромя снегу, другого урожая не собирают.

Бояре верноподданно захихикали. Боярин-декламатор тоже вежливо хохотнул, но свиток на пол не бросил.

— Постскриптум, твое величество. — сказал он.

— Читай! — добродушно отвечал государь. Чужая дурь, даже и официальная, отнюдь не всегда пробуждала в нем свою.

— " P. S. А еще сказать тебе хотел, чтобы все-таки прислал свой портрет. А то старый-то я совсем заплевал, рожи-то и не разглядишь .Да и мухи так его засидели, что даже в нужник взять брезготно. Так что, будь добр, отошли мне нелепый лик свой, да не один, а лучше бы стопочку, чреслами клянусь — за неделю употреблю!"

— Нда... — сокрушенно вздохнул царь. — Наградил Бог соседом. Что с им делать? Не войной же идти. У нас посевная вон на носу. Может, доктора ему предложить?

— Зачем доктора? — подал голос шут. Он вылез из-под трона, где, по обыкновению, ночевал днем, и похрустел суставами. — Не поможет доктор ему. Даже ветеринар. Ты, батюшка, лучше вот что вели:

Царь выслушал своего шута. И вполне одобрил. Дума пошумела. И единогласно приговорила. Осуществить было решено завтра.

В это утро дума собралась на редкость полным составом. Однако не было духовенства. И царицы с царевной. И происходило заседание не в палатах, а во дворе. И сидели только бояре. Царь да шут, оба в фартуках, стояли возле накрытого дерюгой холма в человечий рост и готовились.

— Лучше, конечно бы, не из глины. — пожалел шут. — Но из чего другого противно. Да и нет столько. Да и обжигать трудно.

— Ноги сучковатые выйдут. — говорил царь, оглядывая осиновые заготовки. — Хотя, кажись, именно таковые из его заду-то и растут.

Сам памятник наглому царю-соседу лепить взялись царь и шут. Боярский же коллектив выступал в роли художественного совета и соборного консультативного органа. Перекрестясь, скинули дерюгу с глиняной кучи, поплевали на руки и взялись за ваяние.

— Конный не конный, но совсем и не пеший... — приговаривал шут, на долю которого досталось вылепление существа, на котором будет восседать с копьем царь-нахал. Конеобразное существо, изготовляемое не столько из глины, сколько из обмазанных ею палок, скорее походило на велосипед, которому вместо колес приделали птичьи ноги. К тому же шут, видимо, не мыслил свое творение без рогов и сильно переусердствовал, сделав их гораздо толще, чем ноги. Которых, опять же, только вначале было четыре. Добавив еще две под брюхом, шут удовлетворенно хмыкнул.

— Сто лет простоит! Ежли ветру не будет. Хотя, конечно, не лошадиного племени зверь. Скорее, помесь черта лысого с волосатым.

Государь, пыхтя, трудился над своей частью. Она у него получалась тучная и округлая, так как технологически его действия были очень похожи на изготовление снежной бабы. Приделав башку, государь постарался вылепить лицо и придать ему выражение. Несомненно, вполне удачным было его решение сделать улыбку вертикальной, а глаза незаметными. Когда же шут на секунду подошел, снял портки и встал рядом, сходство оказалось разительным. Исключая, разумеется, полноту.

— А нос? — трясясь от хохота, сдавленными голосами спрашивала дума.

— Будет и нос... — степенно отвечал государь, делая заготовку весьма похожей на нечто такое, чего, как правило, не хватает в комплекте у древних мужских статуй.

— Большой-то не лепи. Против правды будет. — сказал шут.

— Это ты иди бабушке советуй, как щами мыться! — с лету отвечал государь, делая нос одновременно курносым и с горбинкой, отчего сей предмет обрел окончательное неприличие.

— А коню?! — держась за бока, спрашивала дума.

— Будет и коню... — говорил шут, меж четвертой и третьей втыкая седьмую ногу и ломая ее пополам. — Это же у нас племенной жеребец, а не каталка деревянная. Угол установки нормальный?