Евгений Шестаков - Номерные сказки

— ... Чтобы, значит, тебя бы свергнуть, а он из нас бы кого поставил, — унылым голосом продолжал Змей, меняя иногда одну пересохшую пасть на другую, — Яга говорит: первое в мире государство леших и водяных строить будем. А людишек, говорит, схарчим постепенно. А попов сразу. А сама, говорит, костяная леди буду, политикой лично руководить. А ты, говорит, Змеюшко, военно-воздушной атташой у нас будешь. А царя, говорит...

— Непрядва! — закричала Яга, от волненья перепутав слова, — Неправда!

Царь от бедра перекрестил ее, и она замолкла, отшатнувшись к стене.

— ... Говорит, чучелку с его смешную набьем и заместо пугала в сад поставим...

— Та-а-ак! — играя желваками, говорил царь и, велев стражникам увести Змея, обращался к следующему:

— Эй, ты! Как тебя...

— Хохотало ночное хвостатое! — глянув в свиток, уточнял писец. И допрос продолжался.

И закончился лишь к утру. Когда все стало окончательно ясно, и схема заговора обрисовалась вполне. Оставив пленников томиться в узилище, государь явился во дворец с первыми петухами. В жарко натопленной и ярко освещенной палате его ждали двое. Усталый шут спал на лавке. От него все еще несло серой, а с лица не везде была смыта сажа. Архимандрит, обложившись иконами, бормотал что-то профессиональное и время от времени осенял шута крестным знамением. "Дезактивация искусственных дьяволов" — было написано на книге, в которую он часто заглядывал.

— Шабаш! — войдя, сказал царь. И тут же поправился:

— Тоись, я имею в виду, конец.

— Ну и мы тут тоже не спали, — сообщил, отвлекшись, архимандрит. — С батюшками, благословясь, полтерритории вручную знамением осенили. Из расчета два крестопоклона на одну квадратную сажень. Завтра остальное доделаем. А сейчас вот его открещиваю. От греха.

Он кивнул на шута. И привычной скороговоркой добормотал заклинание. Царь же откуда-то из меховых складок шубы достал приличных размеров бутыль, из других складок добыл ковшички и, когда архимандрит закончил, сказал:

— Они, погане, народец-то вообще неплохой. Опять же, каки-никаки, а гражданы. Я им говорю: "Вам что, живется у меня плохо? Налоги что-ль давят? Органы репрессируют?" Нет, говорят. Обожаем, говорят, любим и почитаем. Вон, вишь — помада на каблуке. Горыныч целовал. Та башка, котора бабой себя считает. Короче, в обчем, мозги-то им старая задурила. Яга.

— Потому что женщина — корень всех зол! — важно сказал архимандрит, — А которая на метле — так еще хужей. Ты бы выслал ее бы, что-ли...

— Не могу. — поразмыслив, ответил царь, — Общественность не поймет. Детишек, опять же, кому-то надо пугать. Чтоб наглые не росли. Пущай живет себе. Пятнадцать ден улицы пометет — и свободна. Да подписку с нее возьму. О неучастии в организациях. Пущай сама себя баламутит. О! Вот за это и выпьем! За то, чтобы мысль вертелась, а башка при том не кружилась!

И он поднял свой ковшик. А архимандрит поднял свой. А шут, временно очнувшись, поднес ко рту свой, выпил, уронил голову и закусил, будучи снова в глубоком сне, пригрезившимся ему маленьким соленым китом, связка которых висела в небе на радуге. Государь же с архимандритом тотчас разлили по-новой. И выпили уже не столько за, сколько против всего плохого на свете.

И не ведали, что где-то об то же время из самой середки царства быстрым шагом к границе направился мужчина с одним карим, а другим черным глазом. Во взгляде мужчина слегка косил, а в ходьбе хромал. И по снегу скрипел отнюдь не подошвами. И под шапкой у него прятались не только волосы. И кушак его имел кисточку на конце, которая трепетала не в такт шагам. Мужчина шел быстро, не отражаясь в окнах и оставляя за собой смрадные облачка пара. Он торопился. Туда, откуда пришел. Там, откуда он уходил, ничего ему не светило.

В это утро его величество государя-батюшку посетила во вермя завтрака одна довольно необычная мысль. А именно: его величество возжелал иметь при дворе, как он сам выразился, "одноякодышащую пернокрылую клювчатую субтварь, изрядно самоспособную к устному говорению беседным образом". То есть, как выяснилось несколько позже, говорящую птичку. Свое желание царь обосновал тем, что было бы нелишне иметь во дворце существо с абсолютно непредвзятым мнением. Каковым лично ему представляется птица.

— Оно, конечно, созданье глупое и относительно человека безмозглое. Но! Рассудите сами. Дума наша, хоть по прозванию государственная и все такое, от птичек-то разумом недалеко ухромала. Примеры? Пожалуйста. Скажем, вот, боярин один — имечко умолчу — недавно на заседании предложил дрессировать земляных червей. Так их, понимаешь, обучить и настропалить, чтоб они скопом и под человеческим руководством рыли бы траншеи и прокладывали тоннели. Далее. Боярин — сами помните, кто — идею выдвинул, что Земля наша отнюдь не плоская, и не круглая, а являет собой бесформенную большую кучу, содеянную Господом Богом не по собственному желанью, а по прихоти Его организма. Из чего следует извлечь урок и вести себя соответственно. Сказано было, правда, по утреннему недужному самочувствию. Далее. Кто-то — не вспомню, кто — мысль подал употреблять больше крепких напитков. Дабы мелких чертей, от сего процесса происходящих, вместо кур на мясо производить. Тоись, сами понимаете, государственные умы наши в полном здравии находятся не всегда.

Само собой, никто не решился напомнить государю, что автором последней идеи бы л ни кто иной как он сам. Присутствовавший на завтраке боярин-грамотей лишь важно покивал головой, соглашаясь с мнением повелителя. И государь, невнимательно глянув на него, продолжал:

— Так вот, судыри мои, я и думаю... Неплохо бы нам в главном государственном органе иметь кого-то, у кого мысли были бы устроены совершенно инаким образом. Вот к примеру, слыхал я, в Европах уже и бабы политический вес имеют. В виде голоса. А в Голландии парламент ихний по морским вопросам с дельфинами совет держит. Потому как зело разумны и давно плавают. Мы, конечно, держава другого роду, и бабы с дельфинами править у нас не будут. Потому как у наших баб дел других много, а дельфинов, сколь ведаю, покамест у нас не водится.

Последние слова царь произносил скороговоркой, стараясь не встретиться взглядом с женой и дочерью. Впрочем, сила традиций в стране была такова, что те даже не повели бровью. А силы ума матушки-государыни вполне хватало на то, чтобы, не претендуя на формальное участие в делах, иногда существенным образом реально на них влиять.

— Попугая что-ли говорящего заведем? — спросил шут, — Али ворона? А то, может, дятла? Азбукой Морзе по столу говорить будет. Два тука — "Прошу тишины". Три тука — "Заседание отложено". Двести тридцать туков — "Решительно не согласен!"