Евгений Шестаков - Номерные сказки

— ...Паскуды! — коротко выразился монарх, доставая из восемнадцатого сундучка крошечный девятнадцатый. Государственную тайну в стране умели хранить. До древних коронных секретов мог добраться лишь очень терпеливый и целеустремленный искатель. Маленькие сундучата все уменьшались, горка их на полу все росла. Теряя терпение, государь все громче топал ногами и все шумнее сопел. Правда, все-таки намного тише, чем храпел за стенкою шут, сосланный в отдаленную каморку именно по этой причине.

— Макаки хвостатые! — в очередной раз безадресно выругался царь, и слова его, упав семенем на рыхлую почву близкого шутовского сна, в считанные секунды проросли и дали всходы в виде кошмара. Шуту мгновенно приснился зоопарк, где они с царем сидели в клетке и непотребно чесались. Царь плевался в посетителей и не умел говорить, а хвостатый шут искал у него в голове и все время кого-нибудь находил. Посетители же стояли возле клетки угрюмые и смотрели в землю. Многие плакали.

— Р-разорву!!! — взревел нешуточным ревом его величество и открыл шпилькой последний сундучишко. В наступившей тишине раздался самый маленький в мире скрип, еле слышно звякнули невидимые для глаз колокольцы, несколько крошечных пылинок поднялись со дна. Дальнозоркий царь отступил на пару шагов и, трепеща сердцем, заглянул внутрь. И сразу отпрянул. Нечто мелкое хихикнуло в сундучке и высунуло что-то вроде лица. Чем-то вроде крошечных лапок оно вцепилось в край сундучка и вылезло. Мелкие глазки его подслеповато щурились. Ни формы, ни цвета существо не имело. Но вид у него был довольный.

— Ты кто? — ошеломленно спросил царь.

— А судьба твоя! — внятно сказала маленькая фиговина и по-собачьи встряхнулась. Затем, не отрывая гаденького взгляда от царева лица, по-кошачьи мурлыкнула и облизнулась. Затем, не имея крыльев, вспорхнула. И — след простыл. Как будто и не было.

Правое крыло дворца построено было столь давно, что даже в ранних летописях упоминалось как подлежащее немедленному ремонту. В правом крыле дворца появились на свет и отдали Богу душу десятки лиц царской крови. Маленькие окошки правого крыла вросли в землю, потолки потемнели, полы сделались скрипучими, как новые сапоги.

— Сеня! — заорал государь. Не просыпаясь, шут пополз на призыв.

Чердаки правого крыла по самую крышу были забиты такой древней рухлядью, что любой музейный работник пищал бы от радости, забрось его туда на недельку. Вещей, предметов и разных интересных хреновин было там столько, сколько блох может уместиться на пароходе.

— Сюда! Быстро! — государь еще ни о чем не успел подумать. Но что-то непоправимое произошло, и он почуял это даже дырами на носках. Шут вскочил на две нижние, двумя верхними разлепляя на бегу веки. Ударился в стену. Потом в другую. И лишь с третьего раза попал в маленькую каморкину дверь.

Много было всего в правом крыле дворца. Особенно на чердаке. Старинные, вышедшие из обихода деньги; давно съеденные молью соболя и овчины; неходового размера шлемы, списанные мечи и дырявые латы; связки гармошек, отдельно губных и отдельно с мехами; стопки одежд, одеяний, одежек и отдельно обуви и обувки; всякие крупности и всякая мелочь невперечет и навалом невпроворот, как-то : документы, трофеи, веники, ложки, упряжь, коромысла, бадьи,ведра, метеорит, рука Венеры, ошейник, кальян, кресло, гвозди, оглобли, сталактит, чучело Жар-птицы, столы, стулья, лавки, сбруя, комод,колокол, прялка, сталагмит, Посейдонов трезубец, горшки, табурет, пианино...

Треснуло. Государь запрокинул бороду. Посыпалось. Государь разинул рот и глядел. Рухнуло...

Многие историки отмечают, что груз прошлого, подобно некоторым явлениям в физике, имеет свою критическую массу. Накапливаясь десятками лет, он может придавить за долю секунды. Некоторые думают, что прошлое за спиной. А оно скорее над головой. И чем длиннее пройденный путь, тем ближе его конец. И чем толще шея, тем больнее ей, когда рубят. А когда секирой своей размахнулось Время — ничто не в силах уцелеть, выстоять и сохра...

Шут выдернул царя за руку, и то место, где царь стоял, перестало существовать. Пианино пробило пол и ахнуло в подвале так, что во всех дворцовых постройках преставились тридцать две старых и восемь хворых мышей. Огромная дыра в потолке, проецируясь на гигантскую дырку в полу, говорила о многом. О том, что все там будем до одного. О том, что ломать — не строить. Что висельник утопленнику братан, что из праха вышли и тленом станем, что за одного погибшего трех дохлых дают, что не стой под стрелой и не спи, замерзнешь, что вот был, да сплыл, что хана — это амба в виде крантов, что...

Царь вышел из ступора и обмяк.

— Медаль... — пролепетал он, держась шутовской руки. Шут оглядел царя, уважительно посмотрел на отверстия и присвистнул.

— Эдак-то и хоронить бы нечего было. И могилки б рыть не пришлось. Так, ямку разве что. Для порядку.

— Орден! — прошептал царь, боясь отпустить руку. Перед глазами его все еще стояла бездна.

— Спасибо. Ордена любим. — шут отвел его величество в сторону и осмотрел лучше, — Целехонек, надежа. Как новый. Краше прежнего. Портки лишь тока сменить. Шутка.

— Медаль... Орден... Медаль... — пробормотало его величество.

Шут нахмурился, прислонил его величество к стенке и обернулся мигом.

После вылитого на голову ведра холоднющей колодезной воды государь прояснился очами и вернулся на панталык.

— Гадину-каку-то из сундука выпустил. — поведал он, — Тока выпустил — оно сразу и загремело.

Вдвоем они исследовали все сундучишки и сундуки, обстучали им стенки, поковыряли краску, и царь пришел к однозначному выводу :

— Хрен его, блин, поймешь...

— А откуда сии? — поинтересовался шут.

— Из секретной палаты. Вчера велел принести. Хранитель сказывал, что великая тайна в сундуках спрятана. Кака — не знает. Говорил тока, что лучше бы и не трогать.

— Ну так и не трогал бы. — мудро заметил шут.

— Сам дурак! — превзошел его в мудрости государь. Он уже в хорошем смысле слова оправился. — Кто-то в этой стране тайну знать должен? Должен. Кто как не я? Я как никто!

В правом крыле дворца послышались голоса. Разбуженные обитатели искали причину шума.

— Серенькая такая. Мышь — не мышь. Птица — не птица. Но улетела. — вспоминал царь. — Хрюкнула чего-то и смылась. Родовую тайну, понимаешь, узнать хотел. Да не вышло.

— Значит, не судьба. — сказал шут. И был очень прав, сам не зная того. — Так орден или медаль?

— На выбор. — отвечал ему царь. Чувство благодарности поднялось в нем. И в различном виде проявлялось в течение всего последующего дня. К вечеру шут заправски гремел наградами, что твой полководец. Царь же то и дело публично пожимал ему руку и на все вопросы реагировал одинаково: