Дэвид Лодж - МИР ТЕСЕН

— ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ЭТОЙ ДОЛЖНОСТИ?

«Элиза» моментально отвечает:

— БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ.

Робин бледнеет, затем краснеет до ушей и спрашивает машину:

— ХОРОШО. РАЗ ТЫ ТАКАЯ УМНАЯ, ТОГДА СКАЖИ, КТО ПОЛУЧИТ ЭТУ ДОЛЖНОСТЬ.

«Элиза» безмолвствует. Робин облегченно улыбается. Затем до него доходит, что он забыл закончить фразу знаком вопроса. Он нажимает на клавишу. Машина с невероятной скоростью выстреливает имя:

— ФИЛИПП ЛОУ.

Робин вскакивает со стула, с грохотом опрокидывает его и, пятясь от компьютера, в ужасе смотрит на экран. Лицо его мертвенно-серо. Джош Коллинз выходит из-за стеклянной перегородки.

— Что случилось?

Не говоря ни слова и ничего не видя перед собой, Демпси как лунатик выходит из компьютерного центра. Джош Коллинз смотрит ему вслед, затем подходит к компьютеру и читает диалог на экране. И если Джош Коллинз вообще способен улыбаться, то можно сказать, что его губы трогает смутная улыбка.

После конференции в Цюрихе, посвященной Джеймсу Джойсу, Моррис Цапп возвращается в райское гнездышко на берегу озера Комо. Дни на вилле Сербеллони проходят без печалей и забот. По утрам Моррис читает или пишет; после обеда у него полуденный отдых: пока не спадет жара, он отвечает на письма. Затем, пробежавшись трусцой по окрестным рощам, он принимает душ и перед ужином пропускает стаканчик. Отужинав, он переходит в гостиную и разыгрывает партию в покер или триктрак. Спать он лежится рано и, отходя ко сну, слушает по привезенному с собой транзистору какой-нибудь рок-концерт. Жизнь у Морриса тихая, комфортная и размеренная, и только корреспонденция напоминает ему о тревогах и конфликтах внешнего мира.

Вот, например, послание от адвоката Дезире — он просит ответить на предыдущее письмо по поводу денег для обучения

близнецов, — а также письмо от самой Дезире: в кем она грозится приехать на виллу Сербеллони и закатить скандал, если он немедленно не переведет необходимую сумму. Похоже, она сейчас в Европе и даже в опасной близости: на конверте штемпель Гейдельберга. А вот еще одно письмо от адвоката с настоятельной просьбой произвести оплату. Моррис скрепя сердце выписывает чек. Вот телеграмма с оплаченным ответом от Родни Вейнрайта: он умоляет Морриса перенести конечный срок представления своего доклада для конференции в Иерусалиме. Моррис отвечает: «Привозите доклад на конференцию»- исключать Родни Вейнрайта из программы уже поздно.

Вот письмо, написанное от руки на кафедральном бланке: Филипп Лоу подтверждает свое участие в иерусалимской конференции и спрашивает, можно ли он приедет «не один».

Ты ни за что не догадаешься, кто это. Помнишь, я рассказывал тебе о женщине по имени Джой, которую я встретил в Генуе, — и потом узнал, чтоона погибла? Представляешь, оказывается, она не погибла — ее не было в том потерпевшем катастрофу самолете, хотя в том самолете был ее муж. Мы случайно повстречались в Турции и безумно полюбили друг друга. Хилари еще не знает об этом. Когда придет время, я попрошу у нее развода. Ты ведь знаешь, что наш брак превратился в пустую формальность. А Иерусалим сквозь обширные оливковые идеальное место для того, чтобы мы с Джой смогли побыть вместе. Разумеется, я оплачу ее проживание в гостинице. Пожалуйста, забронируй для меня в «Хилтоне» двухместный номер.

Это послание несколько портит Моррису настроение. Подумать только: «безумно полюбили друг друга»! И это говорит человек на шестом десятке?! Он что, до сих пор не понял, что вся эта «безумная любовь» не есть реальность,™ есть продукт индустрии культуры, мираж, возникший в результате взаимных отражений миллионов радужных зеркал: лирики, эстрадных песен, кинофильмов, рекламы шампуня, женских журналов и любовных романов? Наверное, не понял. Потому и пишет как

втрескавшийся по уши подросток. Моррис не хочет признать, что в его суровом приговоре есть доля зависти. Свой справедливый гнев он объясняет тем, что поневоле вынужден стать соучастником измены Филиппа своей жене. Для человека, который во всеуслышание заявил, что чтение книг служит моральному совершенствованию, Филипп Лоу (как полагает Моррис) слишком безответственно отнесся к своему брачному обету.

А вот короткое письмецо от Артура Кингфишера, в котором тот любезно благодарит Морриса за послание и прилагает ксерокопию своей программной речи, прозвучавшей на конференции в Чикаго. Моррис тут же строчит ответ: не удостоит ли уважаемый мэтр своим посещением конференцию в Иерусалиме, посвященную будущему литературной критики? Моррис уверен, что, заполучи он Артура Кингфишера на неделю-другую, ему бы удалось улыбками, лаской и лестью убедить старикана в том, что профессор из штата Эйфория идеально подходит на место профессора-литературоведа при ЮНЕСКО. Над письмом Моррис трудится весь день: он пишет о том, что его конференция — исключительно для ученой элиты и что это скорее симпозиум, чем конференция; он расписывает прелести иерусалимского «Хилтона», тонко намекая на еврейское происхождение Артура Кингфишера; он обещает обширную и интересную культурную программу. Вспомнив, что Фульвия Моргана насплетничала ему о какой-то азиатской девушке, тенью ходившей за Кингфишером в Чикаго, Моррис дает понять, что приглашение в Иерусалим касается и сопровождающих лиц. И под конец он даже сулит покрыть расходы на трансатлантический перелет — предварительно заручившись обещанием своего приятеля и организатора конференции с иерусалимской стороны Сэма Зингермана. Последний раздобыл деньги на конференцию у владельца сети английских супермаркетов, ярого сиониста, которого удалось убедить в том, что это научное сборище повысит престиж Израиля в глазах мировой культурной общественности. «Я думаю, с оплатой авиабилета Кингфишера проблем не будет, — заверил Морриса Сэм Зингерман, — денег нам дадут сколько попросим.

Единственное условие — чтобы в названии конференции был упомянут этот чертов супермаркет».

— Что ж, — говорит Моррис, — это мы как-нибудь переживем. Лишь бы не заставили на заседаниях раздавать премиальные купоны. — Надписав и запечатав конверт, Моррис выходит на балкон размять ноги. Дело к вечеру: на склонах холмов и над озером повисла золотистая дымка. Пора на пробежку.

Моррис надевает спортивные трусы из красного шелка, майку с эмблемой родного университета, кроссовки «адидас» и по дороге бросает письмо в стоящий в гостиной почтовый ящик. Загорающие на террасе обитатели виллы, глядя, как резво Моррис бежит по тропинке, улыбаются и машут ему вслед. Завернув за угол, Моррис сбавляет темп. Уже сейчас он обливается потом и слышит лишь собственное шумное дыхание. Шаги его приглушает толстый ковер сосновых иголок. Бежит он одним и тем же маршрутом, полутора-километровой петлей через близлежащую рощу — от виллы в гору и обратно под гору, на что уходит минут тридцать пять. В один прекрасный день он пробежит весь путь разом, но в этот вечер, как обычно, он вынужден остановиться на вершине холма, чтобы перевести дух. Он прислоняется к дереву и, судорожно глотая воздух, всматривается сквозь ветки в блеклую небесную голубизну. И вдруг все меркнет.