Симон Кармиггелт - Несколько бесполезных соображений

— Идут помаленечку.

Ее шляпа показалась мне делом рук наглеца, который выкрасил в лиловый цвет свою мусорную корзинку, а потом прицепил к ней ценник «200 гульденов», чтобы посмотреть, проглотят ли люди и такое бесстыдство.

— А как поживает Ян? — продолжал спрашивать я.

— Ян?! Разве ты не знаешь, что мы уже три месяца как разошлись?

Новость меня удивила. Вокруг себя я видел много браков, трещина в которых обнаруживалась еще при регистрации, но союз Лизы и Яна производил впечатление весьма прочного. Она была старше его и к тому времени, как лет десять назад умыкнула его из отчего дома, могла похвастаться определенным опытом в обхождении с противоположным полом.

Ян был хрупкий, порхающий робким мотыльком романтик; казалось, это про него написал Фицджеральд: «Он выглядел как актер, загримированный для роли, которую не способен играть». Он жил тонко и сложно организованной внутренней жизнью, и, поскольку был богат, времени ему на это хватало, хотя он еще немножко баловался торговлей произведениями искусства, чтобы иметь какой-то официальный статус.

— Ну ты же знаешь, какой он был. — Лиза говорила о нем в прошедшем времени, как о покойнике. — Хронически влюблен… то в одну, то в другую. До меня у него никого не было, а иметь мужа, любопытство которого еще не удовлетворено, всегда обременительно. Первые годы у меня в связи с этим были трудности, но все уладилось. Скоро я поняла, что это, по существу, не имеет значения. Он ведь всегда возвращался ко мне, и я думала: ладно, пускай погуляет. До тех пор как…

Теперь глаза ее метали молнии.

— Видишь ли, я на очень многое смотрела сквозь пальцы, но всему есть предел, даже моему терпению, — резко сказала она.

— Еще бы! — сочувственно подхватил я. Очень уж мне хотелось услышать, какая же разновидность дурного поведения толкнула ее, после десяти лет благоразумия и выдержки, на решительный шаг.

— В последнее время, — продолжала она свой рассказ, — раз в неделю, по пятницам, он стал ездить в Гелдерланд и возвращался в субботу вечером. Он говорил, что это деловые поездки. Ха, знаем мы его дела… Я поняла, что он там завел какую-то интрижку, но поначалу меня это не беспокоило, потому что я знала по опыту: через два-три месяца ему надоест, и тогда, рассиропившись от сознания своей вины, он приползет ко мне каяться в том, о чем я давно уже сама догадалась. Итак, я спокойно ждала, но интрижка на сей раз противоестественно затягивалась. Полгода. Восемь месяцев. Каждую пятницу на вокзал, каждую субботу домой. И возвращался он таким довольным, обновленным! Честно говоря, я встревожилась. Она отхлебнула из своего бокала.

— Ты знаешь, какой он был растеряха. Мне ничего не стоило узнать, в какой гостинице он останавливается в Гелдерланде: я нашла счета у него в портфеле. В одну из пятниц, днем, я отправилась туда. Мне хотелось посмотреть на эту неотразимую гелдерландскую красотку. Но…

В глазах ее снова вспыхнула ярость.

— Но то, что я там увидела, означало для меня конец всему. Прямо оттуда я поехала к адвокату.

— Что же он там делал? — Я затаил дыхание.

— Что делал?! Ничего! Не было у него никакой женщины. Знаешь, зачем он ездил туда каждую неделю?

— Нет, — честно признался я.

Возмущенно она выпалила:

— Чтобы побыть одному!

Выглянуло солнце, и терраса кафе была почти пуста. Однако мужчина зашел внутрь и уселся в темный угол. Он заказал себе рюмочку и посмотрел на часы. Четверть пятого. Заседание окончилось раньше, чем он предполагал, но возвращаться в контору не имело смысла. Можно спокойно покейфовать здесь часок, а потом, как обычно, в половине шестого явиться домой. Жене об этом знать необязательно, иначе наверняка спросит: «Так почему же ты не шел домой? Мы бы с тобой приятно посидели и попили чайку».

Приятно. Его передергивает от этого слова. Им до того часто злоупотребляют, что оно получило какой-то прогорклый привкус. «Скорей о времени забудь, здесь так приятно отдохнуть», — понаписано в каждом баре. «Пожилые прихожане провели в Велюве приятный денек» — это уже из отчета в «Церковном вестнике». Или: «Большое спасибо за приятный вечер». Это около часу ночи, когда, падая от усталости, никак не можешь выпроводить тетушку Фи и дядюшку Хенри, а в это время счетчик такси знай накручивает свое. Но жена обожает это слово, и ему оставалось смириться. Нет, он, конечно, с удовольствием попил бы с нею чайку, но и таким вот часом, когда полностью предоставлен сам себе, вряд ли стоит пренебрегать. Сам по себе, но не одинок — вот каков в твоем понимании идеальный брак, подумал он с суровой самокритичностью, острие которой, однако, быстренько затупилось о доспехи эгоизма. Изрядно пожурив себя, он решил, что имеет теперь все основания приободриться, и подумал: ведь не обязан же я каждую свободную минуту держаться за ее юбку? Ей и так не на что жаловаться.

Он заказал кельнеру еще рюмочку, и тот повторил название напитка так, будто впервые услышал о существовании подобной жидкости, а он, наконец полностью расслабившись, дал простор фантазии. Его мечты никак не соприкасались с действительностью — этакие воздушные замки, героика Уолтера Митти, разбавленная сентиментальным сочувствием к самому себе, — но он увлекся игрой собственного воображения, ибо плохо о самом себе подумаешь в самую последнюю очередь. Вдохновенно уставясь в пространство, он остроумнейшим образом изобличал своего шефа в невежестве и внезапно — увидел жену. С сеткой, полной покупок, она остановилась перед кафе, затем после некоторого колебания села за один из столиков на террасе.

У мужчины появилось какое-то неприятное чувство, нечто подобное ощущаешь зимой поутру, когда затрезвонит будильник. Он хотел встать и подойти к ней, но желание посидеть еще, полусонно витая в грезах, одержало верх.

Она меня не заметила, здесь темно, подумал он.

Это он заметил ее, ему хорошо был виден ее профиль. Она сидела неподвижно и глядела прямо перед собой, глубоко погруженная в раздумья.

Она поступает, как я, подумал он, и его задело то, что его это задело. Он вдруг понял, что все эти годы ни разу не наблюдал ее так. Он знал ее лицо только таким, каким оно было, обращаясь к нему, а сейчас видел ее без маски, словно постороннюю. Да она и была в эту минуту посторонней.

Вид у нее усталый и несчастный, деловито заключил он. И с любопытством изучал ее до тех пор, пока она расплатилась, поднялась и пошла прочь — женщина, ему совершенно незнакомая: голова слегка опущена, глаза затуманены раздумьями. A penny for a thought?. [39] О чем задумалась? (англ.) Он никогда не узнает ее. Такую — нет.

Когда в половине шестого он вошел в дом, она встретила его улыбкой. Это снова была знакомая женщина.