Алекс Сидоров - Люфтваффельники

Я вытер ледяную испарину со своего лба, мысленно перекрестился и раздраженно сплюнул на идеально намастиченный и отполированный пол казармы.

Это ж, какой только гадости и нечисти не привидится спросонья, да еще и с перепугу?! Тьфу, сгинь нечистый! В принципе, что занудный комсорг-показушник, что привидение (хоть с мотором, хоть без…типа «а-ля-Карлсон, у которого съехала крыша»), хрен редьки не толще! Блин, чуть в штаны не нагадил! Как вспомню, до сих пор руки-ноги противной дрожью вибрируют…

Комсомольский вождь тем временем вплотную приблизился к тумбочке дневального и, не открывая глаз, остановился прямо передо мной. Картина маслом, хоть стой, хоть падай! 100-процентный лунатик, мать его?!

Медленно отходя от неожиданно пережитого волнения и некоторой опаской поглядывая на новоявленного «лунохода», я раздраженно засунул штык в ножны и приготовился принять более удобное положение (желательно сидя), чтобы самопроизвольно не подкосились ноги, отекшие от длительного «стояния столбом» на тумбочке дневального.

Курсант Конфоркин постояв некоторое время рядом с тумбочкой, неожиданно повернулся направо на 90 градусов и медленно, даже, наверное, плавно и грациозно, но достаточно уверенно двинулся к выходу из казармы.

Учитывая, что в обязанности дневального входит функция — постоянно отслеживать текущий «расход» и наличие личного состава роты я, справившись с незапланированной вибрацией нижней челюсти, начал непринужденный разговор, старательно скрывая свою недавнюю нервозность.

— Конфоркин, стоять! И куда же это ты собрался, друг любезный?! Ночь на дворе, а ты, вроде как, в неглиже?!

Конфоркин, взявшись за ручку входной двери и не открывая глаз, неожиданно тихо ответил.

— Я в туалет.

— Туалет в другой стороне! К тому же на улице холод собачий, а ты как бы — босиком, не находишь?! Да и в бельишке не по сезону?!

— Мне позвонить надо…домой!

— Где же ты, позволь полюбопытствовать, посреди ночи переговорный пункт найдешь?!

— Я в штаб схожу… там, у дежурного… межгород есть…

— Ага?! Вот только в штабе тебя еще и не хватало! Дежурный офицер по училищу, увидев приведение босое, по сугробам бодренько рассекающее, сначала в окно выбросится, когда ты начнешь в штаб ломиться. Причем, исключительно головой вперед выброситься, не иначе. И стекло вынесет, что характерно — вместе с решеткой! А потом, если не застрелится с перепугу от увиденного, то сам умишком незамедлительно отъедет, не говоря уже про сонного часового у знамени… Тот, однозначно тебя из «калашика» прострочит, приняв за призрак коммунизма или диверсанта НАТОвского в маскхалате белом… Короче, слушай сюда, авангард прогрессивной молодежи, пока тебя в «дурку» не забрали прямо из штаба, давай-ка баиньки, друг сердечный!

— Мне надо…

— Так! Курсант Конфоркин?!

В соответствии с требованием общевоинских уставов, каждый военнослужащий независимо от воинского звания (и генерал, и рядовой), услышав свою фамилию, обязан принять строевую стойку — пятки вместе, носки врозь, сжатые в кулак руки идеально вытянуть по швам, распрямить спину, поднять подбородок и громко рявкнуть: «Я!», что Конфоркин успешно и продемонстрировал, даже в частично бессознательно-анабиозном состоянии.

— Я!

— Круууу-Гом!

Конфоркин четко повернулся на 180-ть градусов и напряженно замер в ожидании новой команды. А мне вдруг стало бессовестно весело (наверное, реакция организма после пережитого волнения при виде незапланированного привидения)

— В свою кроватку для крепкого и здорового сна, шагооооом мАрш!

Старательно топая босыми пятками и, размахивая руками в такт движения, Конфоркин почти строевым шагом бодро проковылял по коридору и скрылся в темноте спального помещения. Уф!

«Веселенькая» ночь вскоре закончилась, что откровенно меня порадовало! А на утро наш комсорг удивленно выпучивал свои глаза и категорически отказывался верить, когда я пытался во всех живописных подробностях поведать ему о пресеченной попытке отправиться в зимнюю ночь, с целью побродить по снежным сугробам и получить у дежурной службы по штабу монаршего разрешения недолго потрепаться по межгороду.

Конфоркин обильно брызгая слюной в праведном гневе, всячески обвинял меня в политической близорукости и наглой попытке дискредитировать его незыблемый авторитет в частности, всю структуру ВЛКСМ (комсомола) и Советскую власть в целом.

Спорить с авангардом прогрессивной молодежи и резервом партии в лице нашего казарменного лунатика мне было абсолютно лениво, и я равнодушно отмахнулся от назойливого Конфоркина, сославшись на свое полусонное состояние и гипотетическую возможность обознаться в личностях при скудном освещении дежурного светильника. На том и разошлись, но… не все так просто.

На следующую ночь и все последующие ночи до наступления очередного и долгожданного отпуска, ситуация с неугомонным «призраком коммунизма» в лице «гуляющего комсорга» неожиданно повторилась.

Парень реально начал бродить во сне, причем, очень часто. Складывалось такое впечатление, что психика нашего комсомольского вождя, существенно обремененная грандиозными идеями марксизма-ленинизма не смогла благополучно переварить фундаментальное наследие и активист Конфоркин тихо «глюкнулся». По ночам, его тушка начинала функционировать абсолютно автономно от мозга и периодически рвалась за пределы казармы, на волю, в пампасы. Одно радовало, хоть на Луну не выл и шерстью не обрастал, на людей не бросался, никого не кусал, кровь не пил, на четвереньках не бегал и на том спасибо!

Наряды по роте уже привыкли к несанкционированным похождениям спящего тела комсорга Конфоркина и держали ухо востро, чтобы «в случае чего» парня не поймали на улице и не списали по «дурке» как банального лунатика.

Шутки-шутками, но немотивированные и весьма непредсказуемые поступки на фоне общей нервозности совершали многие ребята. Например: Витя Копыто сидел в курсантской столовой на обеде и разливал чай. Киевлянин Лелик Пономарев сидел напротив и мягко пробурчал, что Витя мог бы наливать и побольше: «мол, что, края кружки не видишь?!»

Этого, абсолютно нейтрального по содержанию пожелания, было вполне достаточно, чтобы Витя Копыто, всегда трепетно боготворивший Лелика, с грохотом поставил огромный чайник на стол и, не долго думая, схватив свою кружку с кипятком, швырнул ее Лелику прямо в лицо.

Вся 4-я рота удивленно замерла в предвкушении. Мгновенно смолкли все голоса, затих звон вилок и ложек, в зале наступила зловещая тишина, толпа непроизвольно напряглась в ожидании незамедлительных и адекватных действий со стороны общепризнанного силача-гиганта из Киева.