Семен Нариньяни - Рядом с нами

1933 г.

За две минуты до трагедийной развязки жизнь на самолете шла еще своим обычным порядком. В двадцать часов сорок минут самолет встал над буквой «Т», летчик Логинов сбавил газ и сказал Виктору:

— Выходи.

Виктор в последний раз посмотрел на вытяжное кольцо и вылез на левую плоскость. Солнце уходило за лес огромным кровавым шаром.

— Приготовиться к прыжку! — крикнул Логинов, внимательно глядя в лицо четырнадцатилетнего парашютиста.

Виктор спокойно надел кольцо на кисть правой руки и осмотрел предохранительную лямку. Все как будто было в порядке. Один конец лямки крепко укреплен внизу самолета, второй проходил через все стропы парашюта.

"Зря все это, — подумал Витя. — Я не какой-нибудь перворазник, сам сумею дернуть за колечко".

Виктор хотел было отстегнуть карабинный курок от строп, но раздумал.

Пустить лямку в свободное плавание под самолетом до прыжка — значит грубо нарушить дисциплину. Ту самую дисциплину, без которой немыслим полет в поднебесье.

Виктор приготовился к прыжку и ждал команды пилота. Земля плыла под самолетом знакомой картой. Виктор видел серебристую полоску реки и черную прорезь моста, с которого он совершил первый прыжок в воду.

Первый прыжок на самодельном парашюте окончился довольно печально. Мать долго держала Витьку под домашним арестом, чтобы отбить у него охоту резать постельные простыни на парашюты. Но этот арест не охладил воздушной страсти Витьки. Виктор все лето бегал на аэродром, помогал преземлившимся комсомольцам гасить парашюты и укладывал с ними шелковые купола в брезентовые мешки. Парашют для него стал второй жизнью, он знал имена всех рекордсменов и мог, зажмурившись, собирать стропы в соты.

Когда Виктор уложил двухтысячный парашют, дядя Яша, летчик-инструктор, позволил ему наконец совершить первый прыжок с самолета.

Витькин отец пришел в этот день на аэродром, чтобы взглянуть, как его сын воспримет свое первое воздушное крещение. Иван Дмитриевич сам подготовил самолет к взлету и молча посадил сына в машину. Витька ни о чем не спрашивал родителя, ибо понимал: раз отец молчит, значит нужно так прыгнуть, чтобы имя Ивана Дмитриевича, лучшего бортмеханика аэродрома, осталось незапятнанным и чтобы можно было затем явиться героем к матери.

Но Виктору явно не везло. Классный прыжок был смазан посадкой. Словно нарочно, ветер понес легкое тело Витьки в сторону от аэродрома и опустил его на крышу соседского дома. Витька знал, что мать в этот день стирает белье и вряд ли его неудачный спуск останется незамеченным.

"Женщина всегда останется женщиной", — думал Витька, собирая парашют. Чтобы не ругаться лишний раз с матерью, лучше всего незаметно смыться на аэродром и возвратиться домой под защитой отца.

Витька так и сделал. И пока мать, плача и ругаясь, лезла по лестнице на крышу, он успел быстро спуститься с другой стороны дома и унести со своими друзьями парашют на аэродром.

Сегодня Виктор прыгал вторично. Сегодня он вместе с пилотом точно рассчитал силу ветра, свой вес и обязательно должен был приземлиться на месте старта.

— Отваливай, — сказал наконец Логинов.

Виктор разжал левую руку и перевернулся через левое плечо. Когда ноги отделились от плоскости самолета, он дернул правой рукой за кольцо до отказа, и сверху зашелестел распускающийся парашют.

Беда пришла совершенно неожиданно. Парашют вытянулся и не раскрылся. Страховая лямка скользнула крючком по стропам и защелкнула собачкой намертво три шпура у полюсного отверстия шелкового купола. Логинов почувствовал аварию и дал рывок. Но лямка не отпускала парашютиста. Она тащила за самолетом закапканенное тело Витьки.

На шоссе приостановилось движение. Автобусы, грузовики, легковые машины застыли у ворот аэродрома; к старту со всех сторон бежали испуганные люди. В доме, на крыше которого на днях приземлился Виктор, плакала женщина. Иван Дмитриевич стоял у старта. Его бледные щеки дергались в нервном тике, и он глухим голосом ругал Витьку за трусость. Пилоты и парашютисты, собравшиеся около Ивана Дмитриевича, чтобы разделить с ним его горе, удивленно отходили от старшего механика, который даже теперь, в обстановке смертельной опасности, не хотел простить четырнадцатилетнему сыну минутной слабости.

Иван Дмитриевич ругался совершенно напрасно. Авария произошла не из-за трусости. Виктор дернул за кольцо вовремя, и только в результате каких-то непонятных обстоятельств страховая лямка вместо помощи привела к аварии. Это был первый случай, когда карабин, вытянув стропы, не отпустил их, а защелкнул собачку, крепко соединив человека с самолетом.

Гибель людей — и летчика и парашютиста — казалась неминуемой. Плохо обтекаемое тело парашютиста создавало такое сопротивление, что самолет начал заметно снижаться. Катастрофу нельзя было предотвратить. Ее можно было только оттянуть, и это зависело от искусства пилота. Весь аэродром жил в тот миг одними помыслами, одними желаниями и одной огромной надеждой — отодвинуть трагическую развязку хоть на несколько минут, точно в эти минуты должно было явиться спасение.

Пилот Логинов давно осознал свою обреченность. Он шел кругами над аэродромом и чувствовал, как тащится Виктор по воздушным ухабам. Надо было перейти поближе к хвосту самолета и обрезать лямку, но это было немыслимо. Оставить управление значило перейти в штопор и ускорить роковую развязку. А Логинов всеми силами старался удлинить путь к смерти. Но как удлинить, если самолет, несмотря на все старания, упорно теряет высоту? Логинов подсчитал точно: три круга уменьшили потолок вдвое. Осталось еще два с половиной круга — и затем конец. Первым ударится о землю Виктор, а потом самолет похоронит под своими обломками и летчика.

Все! Витьке можно было, казалось, уже сдаться и проплакать под рев мотора свои последние минуты. Но плакать нельзя. Слезы — признак слабости, а слабому не место в воздухе. Витька начинает искать пути к спасению. Сначала он хочет подтянуться и влезть по стропам на самолет. Но до самолета девятнадцать метров, а тут еще ветер сбрасывает Витьку обратно!

"А что, если порвать лямку и спуститься вниз на запасном парашюте?"

Но как порвать? Проклятая лямка свободно выдерживает целую тонну, а в нем, Викторе Овсянникове, едва наберется пятьдесят килограммов весу. Остается одна надежда — на три защелкнутые стропы. Каждая стропа — это сто пятьдесят килограммов, три стропы — четыреста пятьдесят. Если раскрыть запасной парашют, то рывок должен соответствовать силе четырехсот пятидесяти килограммов. Виктор взялся уже за второе кольцо, чтобы порвать лямку, и заколебался. Он ждал одобрения своего плана, но рядом никого не было. Витька плыл под небом одинокой точкой, и это одиночество его испугало. Он бросил второе кольцо, и горькие слезы полились из глаз упорного мальчика,