Семен Нариньяни - Рядом с нами

"20 декабря 1940 года. Если вас не удовлетворяет духовная семинария, тогда я могу вам предоставить дом архиепископа или епископа. И если вас еще что-либо интересует, что может облегчить вам службу, я охотно готов исполнить ваши желания.

14 апреля 1942 года. …И если утверждают, что католицизм является фактически позором для народа, я тем более желаю, чтобы поляки были католиками… Если католицизм яд, то нужно пожелать его полякам. Так же обстоит дело и с другими вещами.

14 мая 1944 года. И если придет какой-либо священник, который захочет дать нам последнее благословение, то мы ему скажем: "Дорогой друг, оставь свои истории о Христе. Мы уже непосредственно знакомы с носителем веры — Гитлером".

Так писал Ганс Франк о Христе. И вот теперь, попав на скамью подсудимых, этот самый Франк объявил о своем вступлении в лоно католической церкви. Волк решил обрядиться в овечью шкуру. Что это? Запоздалое раскаяние? Нет, сделка. И Франк этого не скрывает. Палач Майданека рассчитывает на заступничество Ватикана.

Дневник Ганса Франка говорит о Польше, но автор дневника не скрывает, что такую же судьбу национал-социалисты готовили народам всей Европы.

"14 июня 1940 года. Франция умирает и должна умереть, петому что она слишком мало верит в жизнь и сопротивляется реформе. Но мировая империя — Англия — также близится к своему концу, это самый величайший час Германии, который теперь начинается.

1 августа 1942 года. Сегодня на Висле и на Днестре, а завтра, может быть, на Волге мы обретем те же позиции, которые занимали наши предки семьсот лет тому назад на Эльбе".

Ад Данте! Это было самое страшное место, о котором знало до сих пор человечество. Немцы создали ад страшнее. И этот ад описал в своих дневниках один из его создателей, Ганс Франк. Так пусть посмеет теперь кто-нибудь сказать, что последняя строчка в этом дневнике должна заканчиваться точкой, а не выстрелом.

Девушка услышала о происходящем процессе по радио и обратилась к Трибуналу с просьбой разрешить ей выступить на суде. Девушку ввели в зал. И хотя кругом горели электрические лампы, девушке пришлось помочь подойти ближе к судейскому столу. Она была слепая. Девушка явилась в суд, чтобы свидетельствовать против гитлеровских преступников, лишивших ее в семнадцать лет радости видеть небо, солнце, друзей.

Это было не здесь, в Нюрнберге, а в Смоленске. Я вспомнил о слепой свидетельнице, слушая речь советского обвинителя. Два месяца назад я был в Смоленске на процессе десяти немецких военнослужащих. И помню, как изменился в лице один из подсудимых, Рудольф Модиш, увидев слепую. Лекарский помощник германского полевого госпиталя № 551 узнал девушку. Он даже вспомнил ее фамилию — Чернышева. Но как она попала в суд? Разве ей не впрыснули после операции усиленной дозы строфантина, чтобы умертвить? Или, быть может, мертвые стали возвращаться с того света, чтобы уличать гитлеровцев в содеянных ими злодеяниях?

Елена Чернышева осталась в живых чудом. Ее спасла Красная Армия, освободившая Смоленск. И слепая рассказала суду о том, что творили фашисты за дверьми опытного отделения германского военного госпиталя № 551. В этом отделении гитлеровские врачи проводили экспериментальные работы над русскими. На русских проверялись новые лечебные препараты, у русских раненых брали кровь для переливания гитлеровцам, спинномозговую жидкость. На русских учились хирурги и студенты Берлинского университета. В порядке учебной практики они ампутировали здоровым людям ноги, руки. Во время этих экспериментов Модиш ассистировал фашистским студентам и врачам. Когда же эксперимент считался законченным, он умерщвлял русских. Лекарский помощник Модиш собственноручно впрыснул строфантин 24 человекам.

Чернышева обратилась за медицинской помощью в госпиталь. Она надеялась встретить там врачей, но попала в руки к палачам. Не будем упрекать девушку за доверчивость. Ей было тогда всего шестнадцать лет. В госпитале № 551 в это время работал профессор Мюллер. Он был озабочен проблемой возвращения зрения раненым гитлеровским офицерам и проводил в связи с этим экспериментальную работу над русскими. Доверчивую девушку положили на операционный стол, усыпили, и Мюллер срезал у нее с глазного яблока здоровую роговицу, чтобы пересадить ее немцу. Так ослепла Чернышева.

Рудольф Модиш понес заслуженную кару за все свои преступления: его повесили. Но Модиш был только маленьким винтиком в грандиозной и страшной машине смерти, которая ползла по Европе и перемалывала человеческие жизни с тридцать девятого по сорок пятый год.

Сейчас дошла очередь до создателей этой машины. И пусть в Нюрнберге нет слепой свидетельницы, от ее имени выступает советский обвинитель. Он говорит не только о Смоленске, где немцы убили сто тридцать пять тысяч человек, но и о Киеве, Ростове, о Майданеке, Освенциме, лагере Саласпилс под Ригой. Обвинитель называет имена сожженных, приводит цифры убитых, и над скамьей подсудимых поднимаются тени миллионов мучеников.

Трудно предположить, что все эти убитые, сожженные и замученные были жертвой злой воли каких-то отдельных модишей.

— Нет, — говорит советский обвинитель. — Во всех этих чудовищных злодеяниях действовала своя преступная система, которая объединяла и направляла всех убийц и палачей.

В самом деле, разве это не так? Гитлер определил цифру: уничтожить тридцать миллионов русских, чтобы очистить все "восточное пространство" до Волги для райха. Гитлеровский генеральный штаб опускал руки по швам и принимал эту директиву к неуклонному исполнению. Это ему, главе штаба Кейтелю, принадлежат слова "человеческая жизнь стоит дешевле ничего". Гиммлер и Кальтенбруннер создавали краткосрочные курсы для своих палачей. На этих курсах читались лекции, как рыть ямы для массовых могил, маскируя их под противотанковые рвы, как снимать с убитых кожу, какую дозу строфантина вливать раненым русским. Ширах воспитывал в Гитлерюнге кадры послушных исполнителей для Кейтеля и Гиммлера. Инженеры конструировали по заказу имперского правительства типовые проекты печей-крематориев, душегубок, мельниц для перемалывания человеческих костей. Заводы штамповали стандартные банки для ядов и отравляющих веществ.

Вместе с Модишем в Смоленске судился Гейнц Винклер. Этот воспитанник Шираха учился на курсах хюндефюреров. Принцип фюрерства был установлен в Германии даже для поводырей служебных собак. Я не знаю, кто читал лекции на этих курсах, но советский суд точно установил, что этот собачий фюрер участвовал в пяти массовых расстрелах в Смоленске и, кроме того, лично застрелил семнадцать человек и среди них — мать с двумя детьми.