Владлен Бахнов - Тайна, покрытая мраком

С этими словами Федор Васильевич демонстративно вылил бутылку розового портвейна в цветочный горшок с фикусом и, хлопнув дверью, нетвердыми шагами направился к молочной. Он знал, где она находится, потому что рядом с ней принимали посуду.

…С этого дня Федор Васильевич ничего, кроме кефира, не признавал. А Павел, наоборот, забросил шашки и стал пить, стремительно наверстывая упущенное. Пока он не ведал, что ему причитаются какие-то там лимиты, он и жил спокойно, и беззаботно играл в настольные игры. А тут ему стало страшно, что его собственные лимиты, его кровные фонды могут пропасть так, задаром — и это не давало ему покоя ни днем, ни ночью…

Да, нет никакого лекарства от жадности. И куда смотрит медицина — неизвестно!

Я вам прямо скажу: ничто так не портит талантливого человека, как зазнайство! Вот в нашем широко известном в узких профессиональных кругах ансамбле — в ансамбле песни и пляски каботажного флота — было немало способных танцоров. Но, конечно, ни один из них не пользовался таким успехом, как прославленный Игорь Бородулин. Никто не срывал таких аплодисментов, никого столько не вызывали… Короче говоря, если бы Бородулин зазнался и ушел от нас в какой-нибудь столичный ансамбль, не было бы ничего удивительного. Удивительным было как раз то, что он не зазнавался! И это настораживало!

Тем более что Бородулин был редчайшим узким специалистом то танцам на низах. И лучше всего ему удавалось па, которое называется «ползунок». Нет, нет, тот, кто не видел Игоря в ползунке, тот может считать, что он вообще ничего в жизни не видел!

Ах, как работал Бородулин! Ах, как неподражаем он был в гопаке! Когда, опустившись на корточки и попеременно выбрасывая то правую, то левую ногу, он начинал стремительно передвигаться по сцене, — непременно раздавались аплодисменты. А Бородулин, словно не слыша их, описывал два круга, останавливался в центре и, как бы неподвижно сидя на корточках, продолжал выкидывать коленца пять, десять, пятнадцать секунд… На шестнадцатой секунде аплодисменты взрывались с новой силой, а Игорь не унимался и плясал еще столько и еще полстолько, а публика вопила от восторга… И когда он на корточках покидал, наконец, сцену, — начиналась такая скандежка «Бо-ро-ду-лин! Бо-ро-ду-лин!», что приходилось останавливать концерт… Вот как работал Игорь Бородулин!

Не то что у нас — во всем мире не было второго такого ползунка! Его старались переманить в другие ансамбли. Архитектурный ансамбль обещал ему квартиру в Москве, ансамбль автомобилестроителей сулил ему новую «Волгу», а ансамбль рыбацких плясок — воблу и крабов! Все говорило о том, что Игорю пора зазнаться и уйти от нас. А он не зазнавался! А он не уходил! И это, повторяю, где-то настораживало.

А тут еще съездили мы на гастроли за границу — в Кальвадосию. Ну, сами понимаете, кальвадосцы — народ южный, темпераментный. И так им понравился бородулинский ползунок, что они сразу же забросили свои самбы-мамбы и стали танцевать только вприсядку. Кстати, у них это получалось очень даже вполне! Появились у них новые танцы: Бородулин-шейк, Бородулин-твист и Бородулин-летка-енка. Игорь просто сделался национальным героем. В продажу поступили значки с его изображением и рубашки с его портретами. Благодарные кальвадосцы поставили даже на площади его скульптуру, хоть поза человека, танцующего вприсядку, прямо скажем, — не лучшая поза для монумента.

Ну, думаю, теперь все! Теперь-то уж этот хитрый Бородулин не вытерпит! Зазнается.

Нет, представьте себе, вытерпел! Вернулись мы из Кальвадосии, его от нас в Большой театр сманивают, а он, видите ли, вежливо улыбается и скромно отказывается…

Тут уж я сам не выдержал! Все, думаю, хватит! Зазнается он там или не зазнается — пора его перевоспитывать, иначе потом будет поздно! Пусть поймет, что на нем свет клином не сошелся.

Вызвал я его к себе, побеседовал о том о сем, а потом вроде бы между прочим спрашиваю:

— А как у тебя с творческим ростом?

— Да ничего…

— Мастерство оттачиваешь?

— Стараюсь…

— На достигнутом не останавливаешься?

— А почему вы спрашиваете?

— А потому, что еще недавно ты был лучшим ползунком в мире, а теперь вон Пеппо вдруг появился!

— Какой Пеппо?

— Э, да ты, я вижу, не читаешь кальвадосских газет, — говорю я. — А тебе полагалось бы знать, что в Кальвадосии провели международный конкурс ползунков, и этот самый Пеппо протанцевал на корточках пять часов тридцать семь минут.

— Прилично, — только и сказал Бородулин. Конечно, никакого Пеппо на самом деле не было, да и протанцевать столько на корточках не смог бы никто в мире. И я позволил себе эту невинную ложь исключительно в педагогических целях.

Но справиться с Бородулиным оказалось не так-то просто. Всего через четыре месяца упорной работы Игорь сумел показать отличное время, продержавшись в ползунке шесть часов двенадцать минут и тем самым побив мировой рекорд несуществующего Пеппо!

Опять возникла реальная угроза того, что Бородулин зазнается и уйдет из нашего ансамбля. Но я не дремал.

— Ты молодец! — сказал я Игорю. — Только и Пеппо не останавливается на достигнутом. Как сообщает кальвадосская печать, он теперь до того освоил ползунок, что приучил себя даже спать во время танца!

— Зачем? — удивился Игорь.

— Отнюдь не от хорошей жизни. Поскольку днем Пеппо работал у своего хозяина, то тренироваться ему приходилось по ночам и на работу он приходил не выспавшись. Хозяин пригрозил, что прогонит его с работы. И тогда Пеппо пришлось научиться спать прямо во время тренировок. Вот они, их нравы!

Бородулин с сочувствием выслушал эту печальную историю и ушел. Он был явно подавлен успехами соперника.

Но уже через полгода Бородулин добился своего. На глазах у изумленной комиссии он, не прерывая танца, погружался в сон, продолжая и во сне работать ногами так же четко и ритмично, как наяву. Спал он крепко, без сновидений, а просыпался прекрасно отдохнувшим и бодрым.

Правда, злые языки поговаривали, что Игорь перед этим принимает снотворное. Но меня лично это не тревожило. Меня лично беспокоило только то, что Игорь снова победил несуществующего Пеппо. И теперь у него опять были все основания, чтобы самоуспокоиться и зазнаться.

И мне снова пришлось прибегнуть к педагогическому воздействию.

— Что этот Пеппо придумывает — с ума сойти можно! — сказал я Бородулину. — Рассказать — не поверишь!

— А что? — насторожился Бородулин.

— А то, что он теперь во время танцев умудряется в уме решать алгебраические примеры. Просто сюрреализм какой-то!

И тут Игорь побледнел! И я знал, что он побледнеет, потому что алгебра не давалась ему еще в школе. Я понимал, что ставлю перед танцором непосильную задачу. Однако только непреодолимые трудности могли спасти Игоря от зазнайства.