Андрей Колесников - Фарс‑мажор 2

— Представляете, одна такая машина — и 120 человек уже не нужны, — сказал министр экономического развития и торговли Герман Греф, стоявший в стороне от президента. — То есть производительность труда повышается в 120 раз.

— Так уж и в 120? — усомнился я.

— Да мы посчитали! — воскликнул Герман Греф. — В 120. Там же компьютеры. Один такой компьютер — и 12 журналистов уже не нужны.

— Два таких компьютера — и целое министерство может отдыхать, — добавил я.

— Конечно, — на удивление легко согласился Герман Греф. — Очень хорошая машина.

— А вообще, вы думаете, будут смотреть наше кино? — задал кинематографистам самый неприятный вопрос президент.

— Будут, — убежденно ответил Сергей Жигунов. — Никуда не денутся.

— Да?

— Конечно. Наши телесериалы ведь смотрят по телевизору. А раньше смотрели мексиканские. Почему?

— А уже неинтересно людям, от кого Кончита забеременела, — пояснил президент.

— Конечно. Все знают, что от Луиса Альберто, — поддержал его министр культуры Михаил Швыдкой.

Над столом повисла минута молчания. Я даже посмотрел на министра внутренних дел Рашида Нургалиева, в ведомстве которого, надо полагать, родился в это мгновение новый сотрудник.

— А чего это вы не в отпуске? — спросил меня министр финансов Алексей Кудрин.

— А вы? — спросил я в ответ.

— А я — бюджет, — исчерпывающе ответил Алексей Кудрин.

Не уточнил только, в каком он чтении бюджет.

Беззаботный вид господина Кудрина приводил в чувство: требовать от этого человека можно чего угодно. Труднее что‑то получить.

Журналисты пытались докричаться до министра экономического развития Германа Грефа, который стоял высоко на ступеньках лестницы, ведущей со второго этажа в фойе, что он будет делать с инфляцией.

— А что такое инфляция? — с искренним любопытством переспрашивал Герман Греф, и на этом вопросы к нему вообще заканчивались.

Откуда‑то из‑за угла вышел министр промышленности и энергетики Виктор Христенко и направился не спеша к парадному входу, как‑то испытующе поглядывая на солнце.

— А хороший сегодня день, Виктор Борисович! — сказал я ему на всякий случай.

— Хороший? — озабоченно переспросил он. — Вы так думаете? Или что‑то знаете?

Как только министр сельского хозяйства Алексей Гордеев замолчал, Владимир Путин словно ни с того ни с сего с вызовом спросил:

— Послание Федеральному собранию слышали?

Он мог бы сказать: «Мое послание». Или мог бы сказать: «Послание президента». Но он не сказал. Правильно. Так выглядело гораздо страшнее.

— Да, — очень тихо после некоторого раздумья сказал Алексей Гордеев.

— Помните, сколько людей умирает от употребления алкогольных суррогатов? — переспросил президент.

Министр еле‑еле кивнул, дав понять, что помнит.

— Ну че делать‑то будем? — спросил Владимир Путин. — Подготовьте и председателю правительства доложите. Это ненормальная ситуация.

Алексей Гордеев прошелестел губами в ответ.

Но Владимир Путин не смотрел больше на него.

Он пристально смотрел на Михаила Фрадкова.

Тот пожал плечами.

Может, нечего ему было говорить.

А может, трудно.

Министру обороны хорошо было в Сочи. Густо ионизированная атмосфера «Бочарова ручья» расслабляюще действовала на господина Иванова. Если бы это было не так, мне ни за что не удалось бы выяснить у министра ряд важнейших подробностей результатов только что завершившихся под Астраханью учений объединенной системы ПВО четырех стран (России, Армении, Белоруссии и Таджикистана).

— Что на вас произвело самое сильное впечатление? — спросил я министра.

— Самое сильное? — задумался господин Иванов. — Арбузы — это понятно, сезон в разгаре… А килька! Потрясающая, невероятная там килька! Я этот вкус с детства помню! Этот нежный вкус кильки…

Он выжидательно посмотрел на меня, словно сомневаясь, в состоянии ли я поддержать этот разговор.

— И икры, конечно, попробовали?

— Только не просто икры. Вы знаете, как надо есть икру?! — возбужденно заговорил Сергей Иванов. — Берешь кусочек черного хлеба, тонкий срез огурчика… но не такого, не из теплицы (поморщившись, он кивнул куда‑то направо), а такого!., с пупырышками, живого… И на него — тонким слоем… икорочку… черную…

Я уж не стал расстраивать министра вопросом о степени боеготовности систем ПВО перед угрозой атаки более чем вероятного противника. Это было бы слишком жестоко сейчас.

Между министром промышленности России Виктором Христенко и министром топлива и энергетики Украины господином Плачковым состоялся содержательный разговор. Речь шла, как я понял, о ценах на транзит российского газа в Европу.

— Надо ее считать и считать, — говорил господин Плачков. — У нас формула для расчетов есть. Будем считать по формуле!

— Ну нельзя считать транзит по формуле! — объяснял ему господин Христенко.

— Ну можно! — настаивал господин Плачков.

— Ну нет! — отвечал ему российский министр.

— Ну да! — возражал господин Плачков.

— Ну нет! — повторял господин Христенко.

— Ну ладно! — вдруг согласился господин Плачков.

Возле министра науки и образования Андрея Фурсенко стоял один из губернаторов и просил довести до конца историю с вузами. Надо было, как я понял, решить проблему вузовской собственности.

— Так вы делайте хоть что‑то сами, — говорил ему господин Фурсенко. — Готовьте документы.

— Так, а собственность‑то чья? — спрашивал губернатор.

— Государственная, — терпеливо отвечал ему министр.

— Так, а государство‑то кто? — радовался губернатор. — Вы!

— Как же я люблю губернаторов! — морщился господин Фурсенко.

О поездке в дагестанский город Ботлих министр транспорта Игорь Левитин рассказывал без воодушевления. Вернее, если быть точным, он не рассказал о ней вообще ни одного слова.

— Я приехал в Москву со сломанной рукой, — признался министр обороны США Роберт Гейтс, — и поэтому со мной легко вести переговоры.

Этот человек умел играть в поддавки и думал, что в этом деле ему нет равных. Но я бы не удивился, если бы Владимир Путин вошел в зал со сломанной ногой.

Министр спорта, туризма и по делам молодежи Виталий Мутко заявил, что «спорт высших достижений без фармакологической поддержки находиться не может».

— Правда, государство ушло отсюда, вот и занимается кто ни попадя, — признался Виталий Мутко.

Министр регионального развития России Виктор Басаргин с увлечением рассказывал уже не о том, как будут построены объекты, чье проектирование еще даже не началось, а о том, как они будут использоваться после Олимпиады. Конькобежный центр решено переоборудовать в выставочный зал, шорт‑трек — в торгово‑развлекательный центр. Из его речи мне осталось непонятно только одно: почему санно‑бобслейная трасса останется санно‑бобслейной трассой. Но потом я понял, как непросто ее во что‑нибудь переоборудовать. Хотя, с другой стороны, не поздно еще решить превратить ее в аквапарк с аттракционами‑горками. Даже еще не рано.