Сергей Стукало - Страна Дураков

Основной наплыв посетителей наблюдался к вечеру, когда в кафе заходили охладиться и отметить окончание ещё одного дня службы утомлённые здешним солнцем "боги войны" (артиллеристов, в традиционной русской военной Табели о рангах называют "Богами войны"). В дневное же время было трудно застать момент, когда, неторопливо попивая пивко, за столиками находилось бы больше трёх-четырёх офицеров. Служба… – она к такому расслаблению не располагает.

Вот и сейчас в кафе было всего три посетителя – смакующие красноводское светлое офицеры были в равных званиях. Если бы главным героем повествования не был только один из них, то у автора был бы соблазн назвать этот рассказ "Три капитана".

За ближним от стойки столиком сидел начальник связи артполка капитан Игорь Денисов со своим, проездом оказавшимся в Ашхабаде, давним другом. В углу, в тени пыльных штор, под пыльным фикусом допивал уже вторую бутылку красноводского светлого пыльный капитан, имя и фамилия которого, за древностью владельца, были почти забыты большинством из сослуживцев. Называли его просто и незатейливо – Петровичем. Пожилой капитан настолько сросся с полученным от собственного отчества прозвищем, что большинству его коллег и в голову не приходило, что у этого ветерана военной службы может быть имя, тем более фамилия. Услышав его фамилию по телефону или встретив её в денежной ведомости, они не сразу понимали о ком, собственно, идет речь.

Петрович – он и есть Петрович.

И в самом деле – какая может быть фамилия у детали пейзажа?

Однако у проезжего капитана Петрович определенный интерес вызвал. Дородная буфетчица скрылась в подсобке, а потому бабы, как естественный объект интереса, из и без того скудного местного списка развлечений выпали. Среди достойных внимания явлений остались красноводское светлое и Петрович. Ещё то чудо природы. Даже в богом забытом САВО (Среднеазиатском Военном Округе) не каждый день встретишь столь потрепанного службой офицера.

Сказать, что Петрович был худ и морщинист – слишком мягко сказать. Он был буквально высушен свирепым азиатским солнцем. Когда Петрович скупым изящным движением пустынного варана подносил к губам кружку с пивом, казалось, что оно начинает чудесным образом испаряться, ещё до того, как его губы касались прохладной пены.

Петрович казался символом армейской жажды САВО.

Рубашка с короткими рукавами на этом ветеране-артиллеристе выцвела до естественного желтоватого цвета тканевой основы. Погоны были настолько чумазы и измяты, что казалось, будто их во время пустынного перехода усердно жевал оголодавший верблюд. Рассыпанные по складкам погон звёздочки соответствовали капитанскому званию более чем условно – скорее изображали смесь затейливых акробатических этюдов и иллюстрацию к понятию броуновского движения из школьного учебника физики. Разношенные коричневые туфли Петровича скорее напоминали банные шлепки, а форменные брюки, просрочившие все мыслимые сроки носки, напрочь утратили способность иметь наглаженные стрелки, зато приобрели цвет и текстуру кожуры увядших клубней прошлогоднего картофеля.

– Что это за чудо? – спросил приезжий капитан.

– Это? – рассеяно переспросил Денисов, – Это Петрович. У него по молодости случилось взыскание от Начальника Генерального Штаба. Вот и застрял в капитанах. Навеки.

– От какого начальника штаба? – не сразу врубился приезжий.

– Начальника Генерального Штаба Вооруженных Сил СССР, – будничным голосом разъяснил Денисов.

Оба сосредоточенно замолчали. Надо сказать, что военный человек может быть наказан любым вышестоящим прямым начальником. И, чем он, этот начальник, выше, тем менее реально последующее снятие полученного взыскания. Дисциплинарный устав гласит, что снять взыскание может либо наложившее его лицо, либо другой прямой начальник, стоящий по отношению к наложившему взыскание выше по служебной лестнице. Добавим, что без снятия взыскания дальнейший служебный рост офицера невозможен.

В наших Вооружённых Силах выше Начальника Генерального Штаба только Министр Обороны. Для простого капитана и его начальников ступеней на десять вверх – это абсолютно недосягаемый уровень. Никто и никогда не рискнёт привлекать внимание столь вышестоящих особ, ходатайствуя за ничтожного капитана. Не рискнёт вовсе ни в силу его ничтожности – чувство самосохранения не позволит никому даже помыслить об этом. Разве что Петрович не насовершает чего настолько значимого, что будет достоин звание Героя Советского Союза. Не менее.

– Где это его угораздило? – не сразу осмыслил сказанное приезжий капитан.

– На целине. Кстати, если угостишь Петровича пивком, он тебе сам всё расскажет. Ещё та история…

Пару минут спустя Петрович уже сидел за одним столиком с молодыми капитанами, с удовольствием дегустируя неожиданное угощение. Дегустировал и рассказывал.

– Был я молодой и зелёный. Свежеиспечённый капитан, вроде вас, – вещал он.

– Послали меня по разнарядке на целину. В Казахстан. В один из колхозов. На уборку урожая. На два месяца. Назначили командовать выделенной от нашей дивизии сводной авторотой.

Через две недели на одном из наших ЗИЛов стуканул двигатель. Отправили его на ближайшую МТС в немецкий колхоз для ремонта. Кинули жребий – присматривать за водилой выпало мне.

Три дня немцы перебирали нам движок, а мы с водилой по вдовушкам самогон пили.

На четвертый день будят – машина и обед готовы.

Целинным-то колхозникам главное что? Главное, чтобы военные помогли урожай убрать. Вырастить-то они вырастят. Научились. А вот возить это добро своих машин не хватает. Поэтому они без всяких споров не только свои, но и наши машины ремонтировали. Тем более что с хорошими мастерами у немцев никогда проблем не было.

Пообедали мы, значит, и сели на отремонтированный ЗИЛок. Убывать в расположение. Нам с собой ещё, как водится, дали бутыль самогона, каравай домашнего хлеба, а к нему шмат сала и несколько головок чеснока. Мы и поехали.

В степи оно как? Сориентировались по солнцу и компасу, вычислили направление на полевой стан и поехали. Степь она гладкая, как стол. Куда не поедь – везде ровно. Где едешь – там и дорога.

Короче, едем мы, едем. Полдороги проехали. Смотрим: впереди, прямо по курсу, с неба такая круглая дура на здоровенном оранжевом парашюте опускается. Мы – по тормозам.

Долетела она почти до земли и, только коснулась верёвкой поверхности (у неё внизу то ли трос, то ли верёвка какая-то болталась), как пыхнет огнём. Типа ракет со всех сторон этой дуры. Пыхнула и шмяк на землю. Метрах в пятидесяти от нас. Аж по земле удар пошёл.

Шмякнулась, парашют отцепился и на нас его ветром понесло. Короче, залепило нам этим парашютом всю кабину – еле вылезли.