Сергей Стукало - Страна Дураков

– А всё равно, Саня, – не выдержал Алексей, – язык-то ты откуда знаешь?.. Колись, откуда?! Сдаётся мне, по банным-то воспоминаниям, видок у тебя покошернее нашего будет! Я, конечно, не специалист, но от знакомых мне мусульман ты не отличаешься! И вот что я думаю: если раньше твоё обрезанное орудие и знание чуркменского языка можно было списать на азиатское детство, то как теперь прикажешь трактовать нехилое знание идиша? Колись, короче!

– Налицо полнейший алогизм, осложнённый алкоголизмом и поллюциями! – добавил любивший цветистые выражения замполит. – Всё явное становится тайным! Всё тайное становится! А всё неявное не становится, но это – тайна!

Хозяин квартиры, совершенно запутавшийся, сбитый с толку и загнанный в угол столь изощрённой логикой, окончательно расстроился:

– Честное слово, мужики, в первый раз сегодня этот язык услыхал…

– Угу! – А до этого – ни сном, ни духом! Услыхал, и давай себе переводить! А, знаешь, брат, интересное сочетание улик получается: сидит перед нами самый, что ни на есть, кошерный мусульманин православного происхождения, и при этом понимающий идиш! Очевидное – невероятное! Колись, чудо природы! Народ ждёт!!!

– А может, Саня, это в тебе "голос крови" проснулся? – предположил замполит. – Может, ты зря думаешь, что родился обрезанным? Может, это в младенчестве беспамятном какой раввин от твоего орудия лишние заусенцы садовыми ножницами подрезал? И ты, Саня, вовсе не сын своих родителей, а втёршийся в наше высокое доверие генетический агент "Моссада"?

– Слово "бесконечность" он упорно писал через "З" и раздельно, – не преминул ввернуть окончательно обнаглевший капитан Лёша.

– Да ну вас, идиотов! – улыбнулся Саня. – Мне уже и самому интересно – как это получилось! Только, хоть режьте, – сам ничего не понимаю!

– Насчёт чего обрезать, это мы, брат, быстро! Впрочем, у тебя всё уже и без нас – того?! "Золотое сечение" – в полном и безупречном наличии? – отозвался воспрявший замполит и тут же схватился за консервный нож. – А вдруг, Саня, у тебя там чего не дорезали? Давай, по быстрому поправим? Обрежем вершки по самые корешки!

– Попрошу не покушаться на мои упорно голосующие за женскую красоту части организма! – не дался хозяин застолья. – Обрезание – не самоцель, а средство гигиены!

– А давайте за это и выпьем! – подхватил мысль замполит. – За гигиену! А также за всё, что стоит, и всех, кто выступает в этом доме!

– У кого стоит, а у кого и простаивает… – добавил дотошный капитан.

– Тогда за то, чтобы каждый наш сучок был непременно с задоринкой!!! – не смутился замполит (его, когда он говорил тост, сбить с мысли было невозможно). – И за то, что удивительное в нашей жизни всегда рядом! Азохэм вэй и Аллах Акбар?

– Воистину Акбар! Бамбарбия кергуду! – ответили инженеры и дружно потянулись своими бокалами к поднятому навстречу бокалу замполита.

Вечером друзья ели плов.

Вино к этому времени закончилось, и дневной случай с хозяином квартиры, переводившим песни с далёкого идиш, был ими почти забыт.

Потом они разъехались.

Убравшись на кухне и перемыв посуду, майор Саня улёгся в постель с книгой в руках. Читать у него не получилось и заснул он далеко заполночь с мыслью о том, откуда вдруг, пусть и с грехом пополам, он понимает многие слова на идиш, и даже целые фразы на этом диковинном для русского слуха языке.

Спал он неспокойно.

Спящему Сане снилось детство. Он снова был пятиклассником. Было воскресение, зима, и он опять пришёл в гости к своему другу Пете Безу. И, как это нередко случалось, опять разговаривал с его бабушкой.

– A-a-a, Du Knabe! Komm rein, Knabe! (А, мальчик! Проходи-проходи!..) – встретила его бабушка. – Komm rein, bitte!.. DrauЯen ist es kalt. Du bist wahrscheinlich erfroren? Mein Gott, genau, Du zitterst. Ich werde dir heissen Tee machen. Bist Du wahrscheinlich auch hungrig? Willst Du eine Quarktasche? (Входи, не стесняйся! На улице так холодно. Замёрз, наверное? Боже, и точно – ты весь дрожишь! Я сделаю тебе горячего чаю. Наверное, проголодался? Хочешь ватрушку?)

– Guten Tag, Oma! (Здравствуйте, бабушка!) – ответил ей Саня. – Ich will nicht essen! Ehrlich! (Я не хочу кушать! Честное слово!)

Но бабушка была непреклонна:

– Setze dich, Kind, und mach mir keine Widerrede! (Сядь, дитя, и не спорь со мной!) – приказала она. – IЯ es! Es schmekt! (Cкушай это! Это вкусно!)

И протянула Сане плетёную корзинку с умопомрачительно вкусно пахнущей сдобой с заварным кремом, курагой и творогом.

– Danke, Oma! Schmekt wirklich gut! (Спасибо! Действительно вкусно!) – ответствовал Саня, вгрызаясь в сдобу.

Пока Саша ел ватрушку и запивал её обжигающе горячим, настоянным на травах и смородиновом листе, чаем – бабушка жаловалась на жизнь:

– Heute habe ich nur Дrger mit meinen Faulpelzen! Niemand!!! Niemand will sich Mьhe geben, Muttersprache zu sprechen! Alle, alle Jugendlichen sind faul geworden! (Сегодня мои бездельники меня только расстраивают! Никто!!! Никто не хочет приложить усилий для того, чтобы говорить на родном языке! Вся, вся молодёжь стала ленивая).

Саня бабушке не возражал. Он знал, что если молча кивать, словно китайский болванчик, то надолго её запала не хватит, и вскоре он будет отпущен к своим друзьям. Но в этот раз бабушка была явно на пике педагогического энтузиазма:

– Kommt her, Ihr Nichtstuern! (Идите сюда, бездельники!) – внезапно позвала она внуков.

В немецких семьях детей дважды не зовут. Вскоре Санины товарищи – Пётр, Йоська и Андрей – стояли перед бабушкой ровным рядочком с опущенными головами. На их плутоватых физиономиях хорошо читалось старательно изображаемое пронзительное раскаяние.

– Also? Sind das ja Kinder? (Ну? Разве это дети?) – спросила бабушка висевшее на стене распятие. – Frьher gab es ja Kinder! (Вот в прежние времена были дети!) – подытожила она, и, судя по всему, распятие с ней согласилось.

– Warum spricht Sascha Deutsch gern, und ihr wollt es nicht?! Ihr seid Deutsche, und nicht er! Warum hat er fьnf im Deutschunterricht, und nicht ihr? (Почему Саша охотно говорит на немецком, а вы не хотите?! Это вы немцы, а не он! Почему это у него – пять за немецкий, а не у вас?) Geht schon fort! Alle raus! Geht spielen! (Идите уже прочь! Вон отсюда! Играйте!)

Когда внуки, облегченно вздохнув, поспешили из комнаты, бабушка поманила Саню пальцем.

– Und Sie, Stirlitz, bitte ich zu bleiben! (А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!) – голосом Броневого-Мюллера произнесла она. И, схватив перепуганного Саню за рукав, добавила внезапно прорезавшимся басом: – Und Sie, Alexander Isaitch, sind Sie etwa nicht Jude? Wirklich nicht? Jetzt werden wir es ьberprьfen! (А вы, Александр Исаич, часом, не еврей? Точно? Сейчас мы это проверим!)

Она извлекла откуда-то из складок своего халата никелированный колокольчик и, нехорошо скалясь, стала его энергично встряхивать возле самого Саниного уха.

Майор Шевчук, безмятежно спавший до этого неприятного момента, беспокойно заворочался, повернулся на левый бок, уворачиваясь от назойливого колокольчика, и попытался вырваться из цепких лап сна. Сон упруго прогнулся, но не отпустил.