И. Судникова - Занятные истории

– Не только не сержусь, но и очень рад. Садись. Кончай завтрак, а поедешь к своим, расскажешь, что не только видел русского царя, но даже с ним и его семейством завтракал, – успокоил его государь.

Теперь язык у помещика прилип к гортани. После завтрака он откланялся и уехал к себе в гостиницу. А когда на другой день за ним послали, чтобы он явился во дворец, то его уже не оказалось. Быстро собрав свои пожитки, он укатил в Саратовскую губернию.

На другой день после возмущения 14 декабря один из заслуженных и очень уважаемых императором Николаем генералов явился во дворец в полной парадной форме, сопровождаемый молодым офицером, который, без эполет и без шпаги, шел за ним с поникшей головой. Генерал просил доложить Его Величеству, что привел одного из участников вчерашних печальных событий. Его тотчас пригласили в кабинет.

– Государь, – сказал генерал, едва удерживая слезы, – вот один из несчастных, замешанный в преступный заговор. Предаю его заслуженному наказанию и отныне отрекаюсь признавать его своим сыном.

Тронутый таким самоотвержением и доказательством преданности, император отвечал:

– Генерал, ваш сын еще очень молод и успеет исправиться… Не открывайте передо мной его вины. Я не желаю ее знать и предоставляю вам самому наказать его.

Император Николай Павлович любил иногда прогуливаться по Большой Морской. В одну из таких прогулок он повстречался с командиром егерского полка бароном С, которого считал одним из усерднейших служак. Барон этот был, между прочим, страстный любитель певчих птиц. Соловьев и канареек у него было всегда штук по 50. Целые дни барон С. возился с этими птицами. Государь, впрочем, об этой страсти барона С. к птицам ничего не знал.

При встрече с императором барон С., конечно, стал во фронт.

– Ну, что? Как твои питомцы? – спросил Николай Павлович, остановившись перед бароном С.

– Старые поют, молодые учатся, Ваше императорское Величество, – залпом ответил барон, зная любовь императора к лаконическим ответам.

– Значит, у тебя весело? Отлично. Я завтра приеду к тебе, в 9 часов утра, смотреть твоих питомцев.

– Слушаюсь, Ваше императорское Величество! Чтобы Вашему Величеству не трудиться, не прикажите ли, я привезу их в Зимний дворец рано утром.

– Как, привезешь их!? – изумленно спросил император.

– В клетке, в открытой коляске.

– Да ты, барон, в уме?

– В полном здравии и уме, ибо, в противном случае, не имел бы счастья быть генерал-майором моего государя и повелителя, императора Николая Павловича.

– Да как же ты решаешься моих солдат в клетках возить? Что они, птицы, что ли?

– Солдаты не птицы, а птицы не солдаты, Ваше Величество! Я не солдат собираюсь сажать в клетки, а питомцев моих.

– Да кто же твои питомцы?

– Соловьи и канарейки, Ваше Величество.

– Да ведь я тебя про солдат спрашиваю.

– Солдаты не мои питомцы, а питомцы Вашего императорского Величества! – бойко ответил барон С.

Государь милостиво улыбнулся и, дружески хлопнув барона С. по плечу, сказал:

– Однако смотри, ты со своими питомцами не забудь и о моих питомцах.

В одну из поездок в конце сороковых годов в Кронштадт государь император Николай Павлович посетил стоящий на рейде пароход «Камчатка». Это было одно из первых наших паровых судов. Пароходом командовал капитан 1-го ранга (впоследствии адмирал) Шанц. Государь осмотрел судно и состоянием его был очень доволен.

Во время осмотра наступил полдень, то есть время, когда подается сигнал к обеду и питью водки, и командир судна обратился к государю с вопросом:

– Не соизволите ли, Ваше императорское Величество, разрешить рынду бить, стклянки ворочать, к водке свистать, – полдень наступил?

– Делай что нужно! – отвечал Николай Павлович милостиво.

Дали команду, засвистал свисток, закипела передобеденная работа, на палубу вынесли пробу пищи, чарку водки и хлеб; государь отведал пищу; отломил кусочек хлеба и скушал, а часть ломтя бросил находившейся тут же капитанской собаке. Пес понюхал хлеб, но есть не стал.

– Вишь ты какая балованная! – рассмеялся Николай Павлович, потрепав собаку рукой по голове, – хлеба не ест!..

– Мой собак умный, Ваше императорское Величество, – отвечал на это капитан Шанц, желая похвалить собаку, – он черный хлеб не кушает.

Государь посмотрел на него, но ничего не сказал, повернулся и пошел по трапу, дожёвывая хлеб.

Один помещик желал определить сына в какое-то учебное заведение, для этого ему нужно было подать прошение на высочайшее имя. Не зная, как написать прошение и, главное, затрудняясь, как титуловать государя, простак вспомнил, что государя называли августейшим, и так как дело было в сентябре, накатал в прошении: «Сентябрейший государь!» и пр. Прочитав это прошение, Николай Павлович рассмеялся и сказал:

– Непременно принять сына и учить, чтобы он не был таким дураком, как отец его!

Государь щедрою рукою награждал всех отличившихся в бою. Он лично сам раздавал кресты в лазаретах раненым. Однажды, уходя из лазарета под Плевной, после раздачи крестов, государь вдруг услышал обращенный к нему голос:

– Ваше Величество! Позвольте и мне крест!

Император, со сдержанной улыбкой на грустном лице, немедленно подошел к говорившему солдату, молодому еврею, и, наклонившись к подушке, ласково спросил его:

– За что же тебе, голубчик? Ты много убил турок?

– Я, Ваше Величество, убил одного, а он убил меня! – ответил солдат.

У евреев на простом языке слово «убил» заменяет слово «ранил», «пришиб».

Такой ответ возбудил общий смех присутствующих, и Его Величество, также рассмеявшись, спросил находившегося здесь военно-медицинского инспектора Приселкова вполголоса:

– Он серьезно ранен?

– Рана легкая, – ответил инспектор, – и особенной опасности не представляет, Ваше Величество.

– Ведь ты не сильно ранен, – произнес император, обращаясь к солдату. – Я даю кресты только тем, кто за Отечество пострадал, у кого отняты ноги или руки…

– Да, Ваше Величество! – воскликнул солдат, – я не сильно ранен, но зато я сильно старался.

И милосердный царь, под впечатлением простодушного рассказа солдата, наградил его Георгиевским крестом.

В другой раз, придя в госпиталь, государь подошел к раненому офицеру Ковалеву, которому только что была сделана ампутация ноги. Сильные страдания сделали больного чрезвычайно раздражительным и капризным, и он почти не хотел отвечать на расспросы Его Величества. Но государь во что бы то ни стало желал добиться от него ответа.

– О чем ты грустишь? – спросил император.