Елена Умнова - Королева для эстонцев

— Что будем дальше обсуждать? — спросила Ира. — Оль, твои варианты?

— Не знаю.

— Ларис?

— Не знаю.

— Будем обсуждать "не знаю", — вздохнула Ира.

Мы начали обсуждать телосложение.

— Мне качки не нравятся, но хиляки не устраивают, нечто среднее, — сообщила я.

— Накачаться всегда успеет, — высказалась Ира.

— Ну, а Лариске явно нравятся, — но я не успела договорить.

— Хиляки, — сообщила Ира.

Тут мы заметили, что эстонцы стали заикаться от переизбытка информации. То за волосы хватаются, то за ноги, и говорят как-то прерывисто, или в один голос. Наверное, так:

— Да они… они… обе! — заикался Подушка.

— Д… дуры! — кивнул Одеяло. — Вообще, блииин…

— Да это… это надо же!

— Елки-палки!

— А вообще мне нравятся мужчины так за сорок, — огорошила всех Ира. — Вот они настоящие мужчины. А до двадцати — это вообще сопляки!

— Ха-ха-ха, — не выдержала я. — А Подушке твоему за сорок?

— Подушк, тебе меньше? — всполошилась Ира.

— Мне 16! — четко и внятно ответил он.

— А так подходил по всем параметрам, — хлопнув себя по щеке, сказала Ира.

— Ну, а ты, Одеяло? Тебе-то хоть за сорок? — докапывалась Ира.

— Да ему и года еще не исполнилось, — я хохотала, уже корчась на кровати.

— Ему 15, - так же внятно ответил Подушка.

— Нц, какая жалось… — вздохнула Ира. — Где же найти мужчину за сорок, мужчину моей мечты…

— А ты… — хохотала я. — А ты к директору обратись! Он тебе поможет!

— Лариске явно нравятся с года до четырех, — резко переключилась Ира.

— Почему? — удивилась я.

— Ну, серенький же.

— Что же ты его так не ценишь. Ему и двух месяцев нет! — назидательно сказала я.

— Нет, ему или 14, или 15. Может, 16, - возмутилась Лариса.

— Дней или месяцев? — уточнила Ира. — Ларис, сочувствую!

Я покатывалась со смеху, пока Лариса протестовала.

— Ослы, — тихо сказала Ира.

— Да нет, ишаки, — громким шепотом сказала я. Видно, слово ишаки они не знали, потому что реакции не последовало.

— Они, наверное, ни на чем и играть-то не умеют. В музшколу по блату попали, — сказала я.

— Я играю на скрипке! — возмутился Подушка.

— Паганини! — всплеснула руками Ира.

— А Одеяло играет на фортепиано, — продолжил Подушка.

— Моцарт!

— Нет, Бах, — засмеялась я.

— Нет, Бетховен. Глухой, но все видит.

Подушка захохотал, Одеяло фыркнул и снова отвернулся. Какой обидчивый, прямо как я!

— И ноги кривые, — продолжила Ира.

— Ты когда успела разглядеть? — хохотала я.

— В плечах размах так себе. Цвет волос — не очень. Фейс разве что нормальный. Вкуса вообще нет. Такую форму выбрал. Прически вообще никакой. Так, три волосинки в шесть рядов. Время спросишь, никогда не знает. Бирюльку какую-то на шею повесил. Ухо не проколото, ничего никуда не повесишь. Это что еще такое?

— Ирк, хватит, я уже смеяться не могу.

Подушка с Одеялом пытались разговаривать, но у них ничего не получалось, мы-то их игнорировали, потому что не понимали, а они-то понимали, о чем мы говорим!

— Ну что, хватит? Больше не будешь по-эстонски говорить? — спросила Ира.

Подушка повернулся и сказал назло по-эстонски, наверное, что-то типа:

— Хотим и будем говорить.

— Так, ладно, — кивнула Ирка и покрыла его отборным русским матом.

— И не надо на другом языке говорить, — сказал Подушка.

— Это чисто русский… мат, — сообщила она ему.

Подушка опешил.

— Хорошо, мы не будем говорить на эстонском при вас, — согласился Подушка.

— А ты так умеешь? — спросил у меня Одеяло.

Я закрыла уши и гордо отвернулась, перестав ржать, и слезла с кровати.

— Ольга, ты что? — удивился Одеяло.

Я, чеканя шаг, дошла до двери и громко ей хлопнула. Посетив туалет, я прогулялась до туалета для «чоловiкiв», попугала кошек флейтой и, наконец, соизволила вернуться в комнату. Я залезла к себе на кровать, свесилась с нее, чтобы положить флейту, слезла на первый ярус, вытащила из тумбочки камушки, полюбовалась на них и снова сложила. И тут нашла крышку от нашего стула! Вытащив ее из-под кровати, я узрела на ней записи типа "Янтарный 2000" "Алмазный 2001", "Морской 2002", "Кипарисный 2003", "Горный 2004" и все в таком духе. Я засмеялась и отдала крышку Ире. Ира с интересом ее осмотрела и, смеясь, передала Подушке. А Подушка Одеялу не передал! Что-то новенькое!

Я починила стул, Одеяло потянулся к крышке, но Подушка отодвинул стул подальше.

— Оно и так сломан, — сказал Подушка, Одеяло не понял, в чем дело, и попробовал еще раз взять. Подушка отодвинул его ко мне, я его схватила и унесла на веранду. Потом я взяла у Иры лак и ушла на веранду красить ногти.

— Оставляю вас наедине, — Ира упорхнула за мной. — Что это ты?

— Да дурак он! — заверила ее я. — Ему можно обижаться, а мне нельзя! Что за дискриминация! Мимо накрасила, Ирка, дай жидкость для снятия лака!

За жидкостью сходила, а ватку забыла. Логика… Сходила за ваткой. А пока я самозабвенно стирала не получившийся ноготь, мы услышали разговор эстонцев.

— Нет, ты сам виноват, — безапелляционно заявил Подушка.

— Да что я сделал? — возмутился Одеяло.

— О, они поменялись ролями, — усмехнулась Ирка.

— Да тише ты, — цыкнула я на Иру.

— Сам ее обидел, — сказал Подушка.

— Да чем? — воскликнул Одеяло.

— Вы не могли бы потише, а то я сейчас опять мимо накрашу! — как можно громче сказала я.

Послышался воображаемый стук челюстей об пол, Подушка застыл с поднятым кверху указательным пальцем, Одеяло — с открытым ртом. Мы расселись по своим койкам, я обнаружила, что забыла отдать лак, и перекинула его Ире, а та обнаружила, что у нее тапочка расклеилась. Ира сходила к соседям за клеем и вернулась, напевая.

— Клей «Момент», клей «Момент», самый лучший клей, клей «Момент», клей «Момент», нюхай и балдей.

— Клей момент? Это у вас партия такой? — спросил Подушка.

— Нет, — покачала головой Ира и сунула Подушке под нос клей.

— Фу, — отшатнулся Подушка.

— Вот поэтому "нюхай и балдей", — прокомментировала Ира, приклеивая подошву. — Подержи!

— Может, уже приклеилось? — через некоторое время спросил Подушка.

— Ага, приклеилось, — хрюкая от смеха, кивнула Ира.

Подушка боязливо отпустил тапку, тапка действительно приклеилась намертво… к руке.

— А-а, больно, — попытавшись отодрать тапку, воскликнул Подушка.

— Естественно, это же клей "Момент"! — хохотала Ира.

— Ну, люди, я что, на полдник с тапкой пойду? — взмолился Подушка.

Мы отыскали жидкость для снятия тапки, точнее, лака, с ацетоном и полили ему на руку. Подушка поплотнее закрыл рот и задушевно уставился на потолок. Тапка отлипла. После этого мы увидели, что осталось после его попытки отодрать тапку. Да, жидкость с ацетоном — самое лучшее средство, лучше соли на рану!