Джон Бостон - Сесквоч

Впечатление было такое, что Туберский переживает их смерть глубже, чем Фенберг. Фенберг занимался делами. Туберский первые месяцы напивался до безобразия каждый вечер. И когда его не забирала полиция, он возвращался, когда уже было темно, и Фенберг слышал его приглушенные, переворачивающие душу всхлипывания. Фенберг прикусывал губу, чтобы тоже не заплакать. До боли. Фенберг никогда не плакал, хотя всем говорил, что это хорошая терапия.

Он обнял подушку с довольной улыбкой. Опять приближалось время представления «Трейси и бэби Фенберг». На этот раз она была в обтягивающих брюках (у нее были очень красивые ноги) и шла по канату высоко вверху, балансируя ребенком, завернутым в маленькое одеяло. Фенберг смотрел на них со своего места и хотел что-то сказать ей, но она была слишком далеко.

На ранчо Фенберга стояло ясное утро. От холодного воздуха небо стало ярко-голубым, как на картинке. Прямо за домом вертикально поднимались гранитные горы. Но такие спорные вопросы, как то, что маньяки были хорошим вложением денег, а также протест против «Багл», отступили на второй план перед эпизодом, происшедшим за завтраком, когда Злючка Джо заставил своей таинственной властью покраснеть Клиффорда.

На самом деле, ничего особенно таинственного в этом не было. Злючка Джо просто говорил «красней», и Клиффорд подчинялся.

Клиффорд был бледным, веснушчатым шестилетним мальчишкой с круглым как сыр лицом. В ответ на эту реплику младший Фенберг набирал воздуха в легкие и сжимал кулаки, изображая сильную вибрацию. Затем лицо его начинало менять цвет. Из алебастрово-белого оно окрашивалось в обычный телесный цвет, потом становилось розовым, темно-розовым, красным, малиновым, фуксиново-красным и в конце концов пурпурным. Обычно эти демонстрации заканчивались тем, что Клиффорда начинало тошнить и он начинал хватать ртом воздух. Он шатался, стараясь не упасть, затем смотрел на улыбающиеся мужские лица и сам робко улыбался, довольный всеобщим вниманием. Только в то утро Клиффорд перегнул палку и дошел до черно-голубого цвета. Он стал бы оливковым, если бы не потерял сознание.

Туберский и Злючка Джо ели завтрак и читали. Они не обращали никакого внимания на Клиффорда, который без сознания растянулся на полу в нескольких футах от них.

Фенберг с блокнотом в руке подошел к стойке. Он сосредоточенно набирал воду для чая, когда случайно взглянул вниз. И тут он обнаружил распростертого на полу ребенка, которого столько лет растил.

— Черт! — вскрикнул Фенберг и в три больших шага оказался рядом с мальчиком. — Что, во имя всего святого, произошло?

Туберский и Злючка Джо хрустели хлопьями и только пожали плечами. Клиффорд не дышал.

— Черт побери, я не могу найти пульс! — Майкл опустил голову ребенка вниз и открыл шкаф под раковиной. Он быстро отвернул крышку флакона с очистителем, разведенным на нашатырном спирте.

— Что ты собираешься делать? — спросил Злючка Джо, ложка застыла на полпути. Джо был сложен как молодой Кирк Дуглас. Твердо сжатые зубы, подбородок с ямочкой, тело боксера-профессионала, заметная внутренняя злость. Он щеголял прической под какаду, с серьгой в ухе, широкими штанами под Ральфа Лорана со складками спереди и черной майкой, на которой был изображен фюрер в облегающих кожаных штанах, модной рваной рубахе и с яркой электрогитарой. На рубашке было надпись: АДОЛЬФ ГИТЛЕР, 1939–1945 — ЕВРОПЕЙСКИЙ ТУР.

— Дай ему понюхать это, чтобы он пришел в себя, — хрипло сказал Фенберг, поддерживая голову Клиффа.

— Может, я лучше подержу? — спросил Джо.

— Нет.

Почувствовав запах, Клифф скорчил ужасную морду и быстро пришел в себя. Он был ошеломлен и плакал. Он сказал, что ему не понравилось падать в обморок. В то утро Фенберг потратил целый час, держа брата на руках, качая его и пытаясь уверить, что тот не умер и не вернулся каким-то другим мальчиком («Спасибо тебе, Джон, за твои истории о реинкарнации»).

Соломонова справедливость была быстро восстановлена. Они обменялись тумаками. Фенберг, как всегда, легко справился с тринадцатилетним в первом же раунде. Рубашка с Гитлером была конфискована, и Джо, который уже заслужил более серьезное заключение, чем Чарльз Мэнсон, был наказан дополнительными часами работы на ранчо. Сорная трава. О Господи, только не сорная трава.

Фенберг также чуть не придушил Туберского, прибавив болезненные обезьяньи удары в бицепс, чтобы тот получил в полную меру. Туберский был самым отъявленным хулиганом в Бэсин Вэли, а может быть, и повсюду, но он твердо признавал превосходство Майкла, когда дело доходило до стычек.

Фенберг вздохнул. Он взглянул через покрытое морозными узорами кухонное окно на яркое голубое небо и нежно покачал брата.

— Ну все, мне нужно заняться газетой, — сказал он. — Против меня намечается протест.

— Я умер, — сказал Клиффорд, и тело его повисло в воздухе, руки болтались.

Сильные порывы ветра пронизывали город. Огромные красные пластиковые колокольчики и ветви остролиста, украшавшие телефонные столбы, гремели, свистели и рвались на ветру. Люди, вышедшие в магазин за покупками, и просто любопытные с красными от холода носами и щеками плотнее закутывались в одежды. Крепко держа свои свертки, они гусиными шагами продвигались в направлении Багл.

Глаза Фенберга сузились. Он наблюдал сквозь подъемные жалюзи. Хлопали двери машин. Еще восемь человек, желающих потрясти библиями, вылезло из бежевого фургончика. Майкл узнал их. Местные. Четыре женщины, один мужчина и трое детей. Пять потрясателей и три потрясательницы, но никакого мистера Бегана.

Фенберг неуклюже вытянул шею, пытаясь прочитать надпись на одном из плакатов. — «Берегись, „Багл“! Судный день придет!» — это было все, что ему удалось разобрать.

Майкл однажды мельком видел М.Дж. Бегана. Они обменялись коротким рукопожатием на рауте в Торговой Палате. Ладонь Бегана была холодной и липкой. Ощущение было таким, как будто пожимаешь резиновую перчатку, наполненную холодной мясной подливкой. Он сказал, что восхищается газетой Фенберга и его стилем, но разве Фенберг не заинтересован в том, чтобы печатать правду?

— Конечно. Какую же правду?

— Что Христос умер за наши грехи.

— Почему же они у меня все еще есть? — спросил Фенберг.

М.Дж. Беган улыбнулся. Улыбка была отточенной и располагающей. Давай, Майкл. Есть же в тебе хоть немного веры? Беган покачал головой, улыбка сменилась выражением печали о бедной заблудшей овечке. Он знал довольно много о Майкле Фенберге. Он сказал, что несмотря на смерть жены Фенберга, его приключения все равно являются нарушением супружеской верности и бедное дитя от горя переворачивается в своей холодной могиле. В глазах Фенберга мелькнуло озадаченное выражение, и они разжали руки.