Джон Бостон - Сесквоч

Добрые люди были слегка ошеломлены такой вспышкой.

— Здесь у тебя будет возможность начать новую жизнь.

— Отпусти… мою… руку…

Беган снова дернул ее. Туберский нахмурился.

— Я не хочу больше наблюдать сцены, которые уже видел. В твоей комнате не будет больше темнокожих мальчиков, договорились? Больше никаких развлечений с мальчиками? Мы это уже проходили.

Дарла беспомощно уставилась на тротуар, стараясь не смотреть никому в глаза. Из ее глаз хлынули слезы ярости.

— Иди в машину и жди, — приказал Беган, подталкивая ее к двери.

Все лозунги протестующих были теперь опущены.

— Ну же, юная леди.

Дарла позволила довести ее до дверцы машины. Но когда Беган взялся за ручку, она повернулась к нему лицом и сказала,

— Я презираю тебя. Ты слабый, жестокий, злой человек и к тому же жулик. Я все о тебе знаю и ненавижу тебя.

Хотя ее душили слезы, голос звучал спокойно. Мать наблюдала эту сцену, совершенно парализованная. Дарла прошла мимо открытой двери, вырвав руку, когда отец снова попытался схватить ее. Туберский медленно сосчитал до пятнадцати, прежде чем ушел небрежным шагом в противоположном направлении, Фенберг знал, что брат обогнет квартал и, срезав путь напрямик через аллею, попытается догнать ее.

Беган обернулся. Казалось, он забыл об остальных. Он безучастно посмотрел на Фенберга. Что-то было в его глазах. Фенберг заметил в них что-то, что их связывало, какое-то неуловимое признание общих оков. Это вызвало у него дрожь. Беган отбыл с остатком семьи, и толпа с сожалением разошлась. Мелькнула вспышка, и Фенберг прищурился. Бин Брэс Браун вытирал нос рукавом, ухмылялся и показывал на спущенную переднюю шину колеса.

Фенберг потряс головой. С утром было покончено.

— Черт, — выругалась Элен Митикицкая, с отвращением швыряя тряпку на радиатор. Она опаздывала уже на шесть часов.

«Вега» 1971 года зашипела и забулькала. Клубы грязного пара, густого и едкого, поднимались в холодном утреннем воздухе.

Митикицкая сердито расхаживала около машины, положив руки на бедра и не отрывая глаз от мотора.

— Черт, черт побери! — ругалась она, подняв камень и прицеливаясь в «Бегу». Но в последнюю минуту благоразумие взяло верх, и Элен запустила камнем в видавший виды дорожный знак:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

В БЭСИН ВЭЛИ, КАЛИФОРНИЯ на родину «Могущественных Пум»,

Чемпионов штата по футболу и баскетболу 19..

Кто-то стер дату и написал «в лучшие годы».

— Пумы, ух ты, — равнодушно сказала Митикицкая.

Она скучала по отцу. Как ни странно, именно по нему. Он поднялся с ней до рассвета и помог закрепить брезент и натянуть багажные веревки, как это умеют делать только отцы. Он обнял ее и сказал какие-то прописные истины.

Элен всегда думала, что мистер Митикицкий недолюбливал ее.

Она не могла видеть его глазами маленькую девочку в плохо сидящей юбке, покачивающуюся в такт музыке. Движения ее тоненьких рук изображали какой- то непонятный язык знаков, который не смог бы расшифровать никакой таитянин. Она не знала, что ему нравится, как она смеется — всем телом, как ребенок. И что у него разрывалось сердце, когда он слышал, как она плачет после очередного развода. И что он так ценил, что она никогда не забывала поздравить его с днем рождения и Днем Отцов. И хотя он занял из-за нее тысячи, с какой гордостью он отдавал каждый цент. Она не могла видеть его любовь в тот момент, когда он настойчиво звал ее, а она сосредоточенно танцевала твист под дешевый патефон, или выглядывал из окна, чтобы застукать костлявую, беззубую второклассницу, свалившую соседского мальчишку и целующую его, в то время как он отчаянно кричал. Знамение будущих взаимоотношений.

Последним советом, который мистер Митикицкий дал Элен, был посчитать до пятнадцати и только потом выходить замуж. Он слегка вздрогнул, когда захлопнулась дверца машины. У отца Элен было предчувствие, что он больше никогда не увидит свою дочь.

Два дня она тащилась на машине с прицепом через маленькие городки по проходящим по побережью дорогам, слушая маломощные местные радиостанции, но ощущение приключения оттого, что она впервые покинула дом, все не ослабевало. Она в первый раз была, черт возьми, одна. Дорога была долгой, без происшествий, если не считать, что мотор перегревался каждые пятьдесят миль.

Митикицкая подняла очередной камень.

Тут она услышала вой сирен.

Из слабого он постепенно превратился в оглушительный. Примерно в полдень мимо нее пронесся ревущий караван, направлявшийся в противоположном направлении. Пара патрульных машин калифорнийской скоростной дороги, три зеленых машины шерифа округа Бэсин и две скорых помощи.

— Как насчет воды? — спокойно спросила Митикицкая вслед удаляющимся машинам.

«Наверное, авария», — подумала она. Элен уселась на гладкий камень спиной к лесу. Она подтянула ноги и положила подбородок на колени. Опаздывает она или нет, все равно ничего не оставалось делать, как только ждать, чтобы мотор остыл. Стояла зима и воздух обжигал на высоте восемь тысяч футов над уровнем моря. Солнце скоро зайдет, и появится луна.

Митикицкая прислушалась. Шум?

Элен была в шортах, и ноги у нее покраснели от холода. Нет, тихо. Просто показалось. Она яростно потерла ноги и прошлась, потом снова прислушалась.

— Ух, — сказала она сама себе и продолжала ходить. Но что это? Элен достала из сумки бинокль и встала повыше. Теперь она могла видеть на расстоянии трех миль.

Иногда мужья Элен следили за ней.

Митикицкая была красива. Ее черные волнистые волосы опускались до пояса. Она была гибкой, длинноногой, как Уилма Флинстон, с лицом цвета слоновой кости, розовощекой и голубоглазой. С ее лицом и улыбкой можно было безнаказанно совершать любые преступления.

В ней была та непредсказуемая смесь очарования и упрямства, которая так нравится мужчинам.

Печально, но Элен Митикицкая была привлекательной лишь для неординарных.

А ей это вовсе не нравилось.

Как будто в поисках вражеских самолетов, Элен водила биноклем из стороны в сторону, выискивая знакомую машину или лицо за рулем.

Неординарные мужчины.

Пока их не видно, но туг ничего нельзя сказать заранее.

Элен сделала глубокий вздох. Воздух был морозным, но бодрящим. Первый раз в этом году Элен чувствовала себя хорошо. Сама по себе. Нет больше терапии. Покончено с жизнью в родительском доме,

— Черт возьми! И очень хорошо чувствую себя, большое спасибо, крикнула она.

Эхо ее крика откликнулось и затихло. Митикицкая улыбнулась. Она не замечала птиц. Что-то они перестали чирикать. И лес был таким тихим.

Элен подняла бинокль и осмотрела близлежащие красоты. Она заметила что- то, и это что-то не было машиной. Это был ручей, может, в четверти мили отсюда. Ручей. Вода. Вода для радиатора.