Иван Попов - Наши марковские процессы

«Уж не Ивайло ли это написал? - пришло в голову Фоме. - Про бары и научные советы это его, вроде, идея была…»

Фома поднял телефон и набрал номер своего коллеги, но там никто не отвечал, и он вернулся назад к статье на экране.

«…Во-вторых, огромная часть информационных рецепторов Института обращена не к внешнему миру, а к самому себе, непосредственно к инфопотокам его внутренних переживаний. ИХСТБ - это бесконечно интровертный, углубленный в себя сверхразум. Любой попавший в него из внешнего информационного поля квант претерпевает немыслимое число внутренних отражений и трансформаций, проходит через неисчислимые положительные и отрицательные и обратные связи, давая начало в конечном счете целой лавине дочерних информационных квантов, мутируя иногда до полной неузнаваемости. Результат этих «мыслительных» процессов ни с чем из внешнего мира не соотносится - потому что информации ИХСТБ не излучает, если не считать поток отчетов, обещаний и лозунгов, а также услуг, оказываемых по страховой линии «Ятагану», за которые однако отвечают лишь отдельные звенья, крайне автономные и оперирующие по чисто формальным показателям. Огромная часть ресурсов Института занята поддержанием именно информационных потоков в его скрытых слоях, в основном, - в его неформально-кафешной компоненте, или, другими словами, - его «внутренней жизнью», сверхбогатой, сверхзакрытой, полностью автономной и, вместе с тем, бесконечно неустойчивой, не связанной ни с какой историей и лишенной всякой инертности и чувства цели и направления.

Внешняя информация обрабатывается сверхразумом ИХСТБ исключительно в цепях кратковременной памяти, причем обрабатывается параллельно и, что самое важное, - бесструктурно. Не существует вычислительных цепей и обратных связей, общих для всех инфоквантов, не существует даже и общей логики. Каждый квант рассеивается по всему вычислительному пространству (т.е. по всем служащим, которые являются информационными клетками Института); в различных точках этого пространства он резонирует и проявляет себя, главным образом, в виде дочерних инфопотоков - и так создает все множество локальных окружений и логических систем, которые, однако, готовы самоликвидироваться при первом же повороте генеральной линии внешнего инфопотока. Превратить какое-либо из этих окружений в устойчивую вычислительную структуру невозможно из-за блокировки долговременной памяти. Последней, лишенной связи с мыслительными процессами, остается лишь быть манипулируемой извне, по страховой линии, что в сущности и делается, но это не оказывает никакого осязаемого влияния на «внутреннюю жизнь» Института.

Но такая система незаменима для целей информационного моделирования. В самом деле, в ней реализуются всевозможные ассоциативные ряды, всевозможные локальные конфигурации инфоквантов - ведь отсутствуют ограничения со стороны долговременной памяти в виде самоцензуры и канонических рефлекторных цепей.

Институт - идеальная опытная система, с которой нужно экспериментировать - как отдельным ученым, так и Институту в целом, то есть, Институту экспериментировать с самим собой…»

На этом месте текст неожиданно обрывался. Внизу большими буквами было написано:

ОЖИДАЙТЕ СЛЕДУЮЩУЮ ЧАСТЬ:

«ИНСТИТУТ КАК ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОЛИГОН»

Корабль был небольшой, всего-навсего двухмачтовый, и при каждом покачивании посильнее казалось, будто он вот-вот развалится: все в нем зловеще скрежетало и прогибалось, а снизу из трюма доносился красноречивый грохот, вызываемый вроде как ломающейся древесиной. Фома поднял глаза кверху, желая понять, куда плывет корабль, и увидел, что на мачтах не натянуто ни одного паруса. Вместо этого с рей, как с бельевой веревки, свешивались выстиранные рубашки, штаны, носки, простыни и разные другие тряпки. Взобравшиеся на одну мачту моряки ругались и показывали кукиш своим коллегам на другой мачте, а выше всех поднялись два капитана - то есть, нет, это были скорее боцманы; каждый из боцманов, направив бинокль в прекрасные дали, уверенно показывал выбранное им единственно верное направление, где, по его единственно верным соображениям, лежал очередной Этап Большого Пути - и, как и следовало ожидать, эти единственно верные направления расходились на сто восемьдесят градусов. А капитан… Фома поискал глазами и увидел его фигуру, закрепленную на носу в виде пугала от акул, а акул, в интересах истины, в море хватало: и обычных, и финансовых, и страховых; их острые плавники описывали вокруг корабля круги и какая-нибудь из них нет-нет да и пыталась тяпнуть за ногу одного из моряков, которого спускали на веревке вырезать пилой несколько дырок в борту в виде цифр, обозначающих курс доллара. Фома поразился, как корабль вообще ухитряется держать курс от одного Этапа Большого Пути к другому, но при обстоятельствах, когда якорь был продан в утиль на какой-то пиратской пристани, кораблю ничего другого и не оставалось, как плыть. А потом он заметил, что два знамени на мачтах - красное на одной и синее на другой - развеваются ветром в две противоположные стороны, и ему вроде как все стало ясно.

В конце концов Фоме наскучило сидеть под сенью выстиранных штанов, повисших в ожидании попутного ветра, и он спустился в трюм. Там были нагромождены коробки с сигаретами и виски, и он подумал, что на таможне наверняка опять придется кому-то дать на лапу, но тут появились четыре «бугая» в полицейской форме. Они распихали коробки в стороны и взорам предстал большой ящик; когда ящик расколотили, изнутри показался суперкомпьютер - серый пластмассовый шкаф, более-менее напоминающий холодильник, без каких бы то ни было кнопок или других устройств на гладкой передней панели: виднелось лишь несколько разноцветных светодиодов. Откуда-то пришел и шеф «бугаев» в форме, - тот самый, с проседью и в очках с золотой оправой, - и протянул руки к машине, но с задней стороны ящика вылетел рой пчел; пчелы налетели, намереваясь искусать «бугаев», но шеф достал служебное удостоверение старшего страхователя «Ятагана» и жужжалки тут же убрались восвояси без каких-либо возражений.

«Пчелы - примета все же добрая, - сказал шеф. - Одно время, как пошлют нас проверять лопнувшие фирмы - псевдобанки да всякие другие пирамиды - откроем сейфы, денег внутри, естественно, не найдем, но зато вечно оттуда какие-нибудь насекомые жалящие вылетали, и раз тут пчелы, то это к тому, что дела здесь еще не совсем плохи: мед все же есть. Обычно же вылетают осы, так как в большинстве мест медом и не пахнет, а вот из сейфа Агробизнесбанка, помню, налетели на нас трутни; иначе говоря: не только меда нет, но еще и у тебя последний заберут…» Тут суперкомпьютер неожиданно зазвенел, и Фома проснулся.