Евгений Якубович - Made in USSR

— Прервитесь, Александр Леонидович, я вижу у вас уже в горле пересохло, а до пресловутого салатика вы так еще и не добрались, — остановил меня собеседник.

Я отпил немного вина из стоящего передо мной бокала (поскольку мы уже перешли к десерту, то это был херес), перевел дух, и продолжил.

— Когда с винами было покончено, и Запад уверовал в небывалое благополучие советских граждан, настал черед белых эмигрантов — тех, кто успел убежать из России до ее превращения в СССР. Сталин решил добить своих старых врагов, таких же гурманов, как и он сам. И он вспомнил о знаменитом салате оливье. Сталин вызвал своего повара, и дал ему задание придумать салат, который смогут одновременно приготовить перед праздником все хозяйки Советского Союза. В ответ на распоряжение, повар представил рецепт, состоящий из самых доступных и массовых продуктов. Основу салата составили вареная картошка, сваренные вкрутую яйца, соленые огурцы и кое-что по мелочи. Сталин был в восторге. Салат удовлетворял самым строгим критериям. Его было просто приготовить, продукты были доступные и недорогие, а сам салат оказался красивым, вкусным и сытным — его один можно было поставить на стол и приглашать гостей. Со свойственной Сталину иронией, он велел назвать новоизобретенный салат — оливье. В пику всем тем, кто еще помнил если не на вкус, то хотя бы по названию, великолепный деликатесный салат. И вот уже в ближайшую годовщину своей революции советские люди ели за праздничным столом салат оливье и запивали его шампанским. Говорят, что пожилые эмигранты узнав о массовом поедании салата оливье в СССР под шампанское с вермутом и портвейном, теряли рассудок. С некоторыми случались сердечные приступы. С тех пор россияне по праздникам с удовольствием едят картофельный салат, изобретенный безвестным поваром по приказу Сталина, и искренне верят, что это и есть салат оливье. Вот и вся моя история. Почти детективная история о том, как великий политик сумел использовать даже кулинарные шедевры прошлого в качестве идеологического оружия против своих врагов. Но меня во всем этом интересует только сам рецепт салата. Теперь вы понимаете, что я не могу упустить такую возможность раскрыть одну из загадок девятнадцатого века.

— Не самую таинственную, но, пожалуй, самую вкусную, — смеясь добавил Ираклий Андреевич. — Вы заинтриговали и меня. Но это не по правилам. Рецепт не сохранился, и его неожиданное возвращение на Землю может иметь самый непредсказуемый результат. Вы сами только что рассказали мне, какие серьезные последствия имело возрождение одного только его названия. А если восстановить рецепт самого салата, представляете, что может произойти?

Я не был вполне уверен, всерьез ли говорит это Ираклий, или подыгрывает мне, находясь в благостном расположении духа, после хорошего обеда.

— Я обещаю, что как и изобретатель, сохраню рецепт в тайне. Я буду готовить салат оливье только для себя, и есть его ночью, под одеялом, в запертой комнате и погасив свет, — приложив руку к груди напыщенно произнес я.

Ираклий Андреевич развеселился окончательно.

— Считайте, что вы меня уговорили. Пожалуй, я попробую. Это действительно будет не так просто, как вы думаете. И ответ я вам сразу не дам. Но, поскольку, я смогу включить его в свое меню… Да и удивить коллег будет кстати, — он мечтательно закатил глаза. — Договорились, раздобуду я ваш рецепт.

На этом сон и закончился. Утром я проснулся от восторженного крика сынишки, который ворвался в спальню.

— Папа, тебе тоже подарок на Рождество принесли!

— Что ты, какой подарок?

— Вот, я нашел это под елкой, — сообщил мне сын, и вручил большой конверт из коричневой оберточной бумаги. На конверте, каллиграфическим подчерком были написаны мое имя и фамилия. Конверт был перевязан бледно-розовой шелковой ленточкой, с огромным бантом.

Я пожал плечами и вскрыл конверт. Внутри лежала пожелтевшая от времени тетрадь, с выведенным все тем же каллиграфическим подчерком заголовком: «Оригинальные кулинарные рецепты, собственность г-на Оливье».

С тех пор эта тетрадка лежит запертая в моем сейфе. Соблюдая обещание, данное Ираклию Андреевичу, я никому не показываю ее, и держу в строжайшей тайне все рецепты, записанные в ней. Блюда, которые я иногда готовлю по тем рецептам, неизменно приводят в восторг моих гостей, людей сытых и избалованных.

Декабрь 2006

Израиль

В советских гостиницах не было одноместных номеров. Я имею ввиду, конечно те, которые предназначалось «для всех». Незнакомые люди жили втроем или вчетвером по несколько дней в одной комнате. В лучшем случае, удавалось устроиться в номере на двоих.

Мне довелось в полной мере хлебнуть этого удовольствия, поскольку в молодости я часто ездил в командировки. Соседи бывали самые разные. С большинством я быстро находил общий язык. Однако попадались и другие, с которыми я просто не мог пересечься внутри своего обычного круга общения.

Дело было в небольшом промышленном городке. Меня отправили туда налаживать оборудование, спроектированное в нашем КБ. Соседом по комнате оказался крепкий розовощекий мужчина, потомок поволжских немцев, предусмотрительно вывезенных перед войной в среднеазиатскую глушь вождем всех времен и народов. Звали соседа Родион, что также было следствием великого переселения, после которого детям старались давать имена, не выдающие их национальной принадлежности.

Виделись мы мало — почти все время я проводил на заводе, и в гостиницу возвращался лишь для того, чтобы переночевать. Однако, однажды вечером мы все же пообщались. И достаточно плотно.

В тот день я вернулся в гостиницу раньше обычного. У меня ничего не ладилось. Злой, усталый и голодный я все бросил и отправился в гостиницу. Мне до чертиков надоела эта возня; я мечтал лишь о том, чтобы поскорее добраться до кровати и завалиться спать.

Когда я вошел в номер, Родион сидел за столом и заканчивал нарезать помидоры для салата в глубокую керамическую миску, стоявшую перед ним. Кроме миски, стол украшали пара лепешек и распечатанная, но все еще полная бутылка водки. Судя по всему, сосед собирался что-то отметить, но как любой нормальный мужик не хотел пить в одиночку.

Меня он встретил с искренней радостью.

— О, как раз вовремя! Давай, Ароныч, присаживайся, выпьем в честь окончания моей командировки. Завтра утром уезжаю.

Я не успел как следует усесться на стуле, как передо мной возник граненый стакан, примерно на треть наполненный водкой. Ничего не оставалось, как выпить. Водка была дешевая, плохо очищенная, с острым едким запахом. Выпитая на пустой желудок она обожгла мне все внутренности. Я сидел и хватал ртом воздух, пытаясь придти в себя.