Олег Мальский - Три недели из жизни лепилы

Мишка тщетно пытался вырваться из цепких лап борцов за свободу евреев. Проводы все больше и больше напоминали поминки. Я вытащил сигарету. А, черт! Зажигалку дома забыл.

Вокруг одни некурящие. Поборники здорового образа жизни и безопасного секса. И это правильно — зануды не должны размножаться.

Зевая и натыкаясь на гостей, я побрел на кухню. На кухне дым стоял коромыслом. Нашлись-таки родственные души. То есть даже не души, а три широкие спины в почти идентичных, но, бесспорно, аутентичных, джинсовых куртках.

— Огоньку не найдется?

Спины повернулись на девяносто градусов, и в образовавшемся проеме моему взору предстала фантастическая мулатка в цветастой блузке и короткой юбке. Она оккупировала единственный свободный табурет таким образом, чтобы каждый входящий мог рассмотреть ее полутораметровые ноги во всех деталях — от черных полусапожек до бежевых трусиков.

Я ощутил вкус шоколада во рту и небывалый прилив сил. «Коренной» кавалер, блокирующий прекрасную панораму, нехотя протянул мне зажигалку. Захват предмета перевел в рукопожатие.

— Олег Мальский, врач. «Коренной» оказался вольным фотографом, «пристяжные» — иконописцами с Арбата.

— Дездемона.

В левой руке вспотела сигарета. Я переложил зажигалку в карман брюк («коренной» поморщился) и припал губами к маленькой ручке с длинными пальцами. Разворот протянутой мне кисти исключал возможность любого другого приветствия.

Ее кожа пахла пармскими фиалками. Мне так показалось, хотя я и не знаю, как они должны пахнуть.

Дездемона продолжила разговор, прерванный моим появлениям.

Об импрессионизме, авангардизме, футуризме, ансамблях «Ху» и «Кью».

Я не такой уж серый. Могу поддержать богемную беседу. Когда трезвый — минуты три.

Чтобы как-то пополнить запасы своего красноречия (и давно пересохшие стаканы присутствующих), я удалился в прихожую. «Коренной» издал недовольный звук.

В прихожей, среди сумок, пакетов и «кейсов», затерялся мой побитый временем и часами «пик», но натуральной кожи и некогда английский, «дипломат», а в нем — бутылка дагестанского коньяка.

Через полминуты я вернулся — с горящей сигаретой в зубах и бутылкой наперевес. Общество заметно оживилось. Я бочком протиснулся к Дездемоне. Молча внимал волнующему контральто прекрасной незнакомки, пожирая ее несытыми глазами.

Однако время шло, а красноречие не прибывало. Голова гудела, под веками скреб песок. Чтобы поспеть домой до полуночи, я должен был отвалить полчаса назад.

— Что ж, мне пора. Сожалею, что не смог поближе познакомиться с вашими взглядами на этот вопрос.

— Какой вопрос?

Я вздохнул.

— У меня столько вопросов к вам накопилось… Можно я буду звать вас Мона?

Она рассмеялась.

— Меня все так зовут.

— Тогда до-свидания, — на последнем слове я сделал максимальное допустимое фонетикой русского языка ударение, взял Мону за руку и начал тонуть в черных бездонных глазах.

Мона осторожно высвободила руку.

— До-свидания.

Я пожелал Мише и Ире счастливого пути и благополучного обустройства на новом месте, а потом долго и нудно трясся в метро и электричке.

Я даже не спросил Монин номер телефона. Завтра обязательно позвоню Мишке.

Платформа конечной станции была мокрой от дождя. Я попытался прикурить, закрывая экспроприированную зажигалку зонтом. Бесполезно.

Вдалеке показался рейсовый ЛИАз.

Спасаясь от ветра, я поднырнул под лестницу и споткнулся о чьи-то ноги. Присел на корточки и в кромешной тьме нащупал крупное, по-видимому, мужское, тело в ватнике. Потормошил — никакой реакции. Обшарил тело в поисках открытых мест, где можно определить пульс. Под пальцами ощущалась только одежда — плотная, мокрая и грязная.

За ноги я поволок тело на свет.

Последние запоздалые пассажиры бежали к переполненному автобусу, лавируя между легковушками.

— Эй, кто-нибудь! Помогите! Человек умирает.

Поодаль остановился одинокий тощий силуэт в плаще и шляпе.

— Позвоните «03». Автомат за углом.

Интеллигент побежал к станции. Оставалось надеяться, что он не слиняет и точно объяснит наше местонахождение.

Где-то здесь должна быть голова… вот она. Я сдернул с лица недифференцированный головной убор и вытащил из кармана свой любимый носовой платок — непосредственный контакт при дыхании «рот в рот» негигиеничен.

Я стал на колени и набрал полные легкие воздуха. В мой измученный гипоосмией [23] Снижение обоняния нос ударил турбореактивный выхлоп — куда сильнее моего собственного.

Признаки жизни налицо.

Я поднялся на ноги, вытер руки и отшвырнул платок в сторону.

— Мать твою!

Тяжело груженый 338-й автобус плыл по Щелковскому шоссе. С кислыми физиономиями пассажиры встречали новый трудовой день — последний на этой неделе. Все, кроме меня. Я ехал на Экзамен.

Для водителей троллейбусов, а также инженеров, учителей, модельеров и актеров провинциальных театров моего возраста экзамены ассоциируются с неизбежным, оставшимся в далеком прошлом издевательством над неокрепшими умами. Похожим на визит к школьному стоматологу. Погребенным в памяти, как Хиросима и Нагасаки. Такое не должно повториться!

До недавнего времени и врачи могли десятилетиями почивать на сушеных лаврах, догадываясь о своем профессиональном уровне лишь по отзывам собутыльников. Да еще по сравнительным размерам гонораров. Система оценки не идеальная, но объективнее категорий и степеней.

Но, благодаря усилиям профессора Н.А. Батыр, ситуация коренным образом изменилась. Советские анестезиологи, став коллективными членами ВФОА, подключились к свободному обмену людьми и информацией.

В Москву приехал м-р Джефф из Оксфордского университета.

Джефф намеревается отобрать пять молодых дарований для стажировки в Англии.

Причем длительной и за счет приглашающей стороны.

Я висел на поручнях и пытался отыскать в себе страх — хотя бы в следовых концентрациях. Но его не было — без рисовки. Хорошо. Паша часто вспоминает Брюса Ли: «Зачем усиливать свои сильные стороны? Надо просто ослаблять слабые. И, в конце концов, расставаться с ними — без сожаления».

За прошедший месяц я расстался со многим. Не могу сказать, что без сожаления.

В принципе я всегда готов — к землетрясению, извержению вулкана или удачной посадке спортивного самолета на Красную площадь. Но Машиного звонка не ожидал.

Кафедра в тот день не оперировала. Но Салмонов «отгуливал» дежурство, и заведующий нейрохирургическим отделением М.А. Завулон попросил меня обеспечить удаление опухоли правого полушария.

Хирурги уже заканчивали, когда Соня позвала меня к телефону.