Олег Мальский - Три недели из жизни лепилы

Выслушал. Переменился в лице.

— Что ж. Первый путевый поступок за три года. Поздравляю.

Через двадцать минут мы поделились своей радостью с мамой и бабушкой.

Женщины суетились на кухне. Отец вынул из бара початую бутылку «Гордона» и две банки «тоника».

— Ничего, что теплый?

— Да я не хочу…

— Ладно ломаться. Здесь можно.

Проверяет.

— Хватит, хватит. Ну, за успех этого безнадежного предприятия!

Интерес к противоположному полу, медицине и противоестественному состоянию, бесцветно именуемому алкогольным опьянением, проснулся во мне почти одновременно. На этой самой квартире. В шестом классе я впервые попробовал «Шартрез» и «Бенедиктин» — из этого самого бара. Тогда же начал потихоньку таскать Большую медицинскую энциклопедию из книжного шкафа в коридоре — том за томом. Листал, ничего толком не понимая. За тридцать четвертым томом обнаружил колоду игральных карт эротического содержания. После чего регулярно запирался в своей комнате и оживлял неуемным воображением прекрасных див в «техноколоре». Пигмалион и пятьдесят четыре Галатеи.

Мама стелила мне в маленькой комнате.

— Не надо, мам, я домой поеду.

— Не выдумывай, останешься сегодня у нас.

Пришлось соврать, что позавчера в мою квартиру ломились трое неизвестных, пока сосед не вызвал милицию. Недалеко от правды.

Дома не было ни единого градуса. Я зашел к соседке с десятого этажа, которая с небольшой наценкой торгует водкой удовлетворительных органолептических качеств. Засунув бутылку в морозилку, принялся выкладывать на кухонный стол гостинцы из отчего дома: буженину, маринованные грибы, пирожки с капустой, вареники (ха, вареники!) От ноги под стол что-то закатилось. Я нагнулся. Початый флакон кетамина. Рядом лежал листок бумаги. Я поднял его, положил на стол и пристроился по соседству. Пододвинул к себе пепельницу и закурил.

Хорошо, что Лена его не заметила.

Утром на мой телефон поступили два вызова. Оказалось, что обрывали его всю ночь (но я ничего не слышал).

В октябре Женя Ломов перетащил меня в свой кооператив — тамошней стоматологической службе требовался анестезиолог. «Панацея» занимает помещение нерентабельной хозрасчетной поликлиники. Мне выделили пустой кабинет с раздолбанным креслом без поджопника.

Я засучил рукава.

Поджопник нашел на помойке рядом с соседней парикмахерской.

Дернулся было выбить наркозное оборудование по официальным каналам.

Председатель Юрий Иосифович Разумовский сначала обещал помочь, потом бессильно развел руками.

Помогла Марфа — старшая медсестра все того же операционно-анестезиологического отделения все той же балашихинской ЦРБ. По старой дружбе запустила меня на склад медицинского металлолома. Металлоломом дело не ограничилось. Я прихватил новые баллоны для закиси и кислорода, ларингоскопы, редукторы и много того, что совсем не предназначалось для списания. Аналогичную активность развернул в подвалах Боткинской ГБО и кафедры.

Вскоре кабинет заполнился. Дома громоздились сумки и коробки. Вешали, прибивали, собирали и подсоединяли все сами — я и Женя. Через неделю над входом красовалась кварцевая лампа — от Марфы. На стойке для баллонов закрепили: сверху английскую наркозную приставку от Батыр, чуть ниже — отечественный адсорбер (от нее же). На ножку прикрутили немецкий пневматический респиратор от Чикеса. Уникальный наркозный аппарат не только удивлял всех сотрудников кооператива своим экстерьером, но и работал. Сверху присобачили стальную полочку с чешской «Хираны» от Юлика. На ней разместились дыхательные аксессуары — от него же. Кстати пришелся крючок неизвестного предназначения — прицепили мешок «АМБУ» от Силанского. Рядом на цепочке для унитаза подвесили дедов златоустовский секундомер.

Ближе к концу ремонта в кабинет заглянул Сема Пинский. Как специалисту широкого профиля — Сема брался и за лечение, и за малые операции, и за протезирование — Разумовский поручил Пинскому поднаркозные манипуляции.

Вообще-то стоматологи не любят работать с анестезированными пациентами — вдруг что случится. Да еще дышать всякой дрянью. Но у Сёмы широта взглядов соответствует широте профиля. Рассказывают, что в «застойные» времена, опасаясь визита ОБХСС, он поставил своей собаке золотые коронки на все зубы — там никто искать не будет. Видимо, тогда Сема и осознал преимущества общего обезболивания.

У Пинского, помимо собаки, есть белая «восьмерка», фигуристая любовница и жена — тоже стоматолог с конгениальными доходами. Мне порой кажется, что православные понимают притчу о талантах (Матв. 25:14–30) чересчур буквально.

Семе кабинет не понравился: «Тесно».

Перебрались в другой, просторнее. Все перемонтировали — еще неделя мышиной возни.

Наум, видя такие старания, грозился нас премировать, но потом передумал.

К тому времени набралось уже штук пять больных, в основном истеричек, которых мутило от одного вида бормашины.

Я рвался в бой. Председатель утвердил наш график: два вечера в неделю.

Завалы разгребли дней за десять, после чего желающие лечить зубы под наркозом попадались все реже и реже. Половину гонорара — «полтинник» за наркоз — я отдавал в кооператив. Особо не разгуляешься.

Я предложил организовать рекламную компанию, ведь есть местные газета и радио. Юрий Иосифович только плечами пожал. «Тебе надо, ты и занимайся».

Я и занялся. Заказал на заводе жестяной трафарет со следующим текстом: «Только в кооперативе „Панацея“! Любые стоматологические услуги под любым наркозом. Цены умеренные. Пенсионерам, ветеранам ВОВ и „афганцам“ 25 % скидка». Ночью ездил по Балашихе с трафаретом, краской и кистью. Размалевал все стены в округе и за ее пределами. Перепачкал уйму шмоток.

Вскоре возникли проблемы с городскими властями — мелкое пиратство у нас не приветствуется.

Женя недавно по новой женился, я со своей любовью к прекрасному полу тоже остро нуждаюсь в деньгах. Мы продолжали поиски надежного источника существования. Остановились на простом, общеизвестном, пользующемся широким и неизменным спросом сервисе — «заморозке» трупов. Узнали расценки многоячеистого кооператива «Кристалл», который в «перестройку» подмял почти все московские морги. Полистав популярную литературу, выбрали метод Минакова, который зиждется на введении формалина в брюшную и плевральные полости. Быстро, дешево и сердито: три укола и пять литров — все дела. Правда, по оригинальной методике используют пятидесятипроцентный формалин в смеси с пятидесятипроцентным этиловым спиртом. Спиртом Минаков нас сильно рассмешил, а больничный формалин существует только в десятипроцентной концентрации…