Олег Мальский - Три недели из жизни лепилы

Наверное, после меня долго сдували пылинки с велюровых сидений.

Присмотрел в магазине спорттоваров газовый пистолет. Долго вертел в руках и щелкал затвором. Вернул. Ну нет у меня свободных ста марок!

Света продемонстрировала мне свое рабочее место.

В оперблоке госпиталя св. Катарины я не открыл Америки.

Лекарства и методики те же, аппаратура, конечно, получше. Что-то видел только на картинках. Неизгладимое впечатление оставил операционный стол «Маке», верхняя плоскость которого скользнула с основания ни подкат и уехала вместе с больным к отверстию в стене. Там два крючка подхватили эти взаимозаменяемые носилки и бережно перегрузили их на другой подкат в коридоре. Без пуков, кряков и криков «ой, в спину вступило!»

Мне понравились госпитальный костел, кафетерии для персонала и пациентов. А также дежурка анестезиологов с душевой, туалетом, цветным телевизором и широкой кроватью. Последняя деталь закономерно породила массу вопросов.

Света пожала плечами.

— А зачем здесь? При желании можно встретиться в более уютной обстановке.

Я удивленно поднял брови. Света рассмеялась.

— Нет, я этим не занимаюсь. У нас есть любители служебных романов, но даже они дорожат своей репутацией. И местом.

О злоупотреблении спиртным я даже спрашивать не стал.

Мы поигрались с этанолом, добутрексом [50] Препарат, стимулирующий деятельность сердца и морфином.

Гемодинамика [51] Комплекс параметров функции сердечно-сосудистой системы, включая артериальное давление и пульс помаленьку стабилизировалась. Я перекрестился.

Пришел дедушка с «зубными» претензиями.

Андрон все еще беседовал с Ириной Иосифовной. Пришлось принимать огонь на себя.

Съемные зубные протезы положено снимать перед любой манипуляцией в полости рта. И прибинтовывать к руке пациента, отметив в истории факт наличия «желтого металла». Но часто врачебные умы заняты другими, более важными и даже неотложными проблемами. Протезы пропадают, клиенты выздоравливают и начинают качать права. Хирурги прямиком отсылают их к нашему брату.

На заре моей бурной практики я столкнутся с этой своеобразной формой черной неблагодарности.

Помнится, проводил наркоз в большой операционной 2-о корпуса. Легендарной — когда-то здесь уморили М.В. Фрунзе.

На соседнем столе ветеран и корифей М.Н. Лытько заканчивал струмэктомию* под местной анестезией. Больную перекладывали, когда заметили струйку алой крови из угла раны. Под голову уже натекла лужа внушительных размеров. Кожные покровы бледные, пульс нитевидный. Какой-то сосудик не перевязали.

Развернули интенсивную терапию по полной схеме, разыскали Лытько. Тот произвел ревизию раны, остановил кровотечение.

К вечеру оклемалась. Вместо спасибо: «Где зубы?»

Я бегал по этажам и опрашивал всех свидетелей и соучастников этого леденящего кровь преступления. В конце концов предложил изготовить новый протез — за свой счет. Больная отказалась. Но жалобу накатала.

Сейчас я даже не пытался вникнуть в суть вопроса. Нашел в журнал фамилию, принес из «подсобки» вонючий ящик с протезами на крючках и присосках, невостребованными в связи с кончиной хозяев, сунул его дедушке под нос. «Посмотрите все тщательно, не торопясь».

Дедушка оказался небрезгливым. Рылся, примерял, откладывал.

А этот ему идет. По всему видно, он и сам так думает. Удовлетворенный, пожал мне руку (я не снял перчаток после травматологического больного) и удалился.

В палате Андрона кто-то скандировал.

Завернувшись в китель на голое тело, «боевая слава» покинул порт приписки и разводил антиботкинскую пропаганду. А у нас опять полопались трубы отопления, о чем недавно сообщил телефонограммой ответственный по больнице. Здание медленно, но уверенно остывало.

Ведь замерзнет!

Крамольным речам внимал алкаш, спасенный от смерти патологоанатомической службой. Доставили две недели назад с переохлаждением.

Говорят, звенел. Нас даже не вызывали — адресовали прямиком в «мертвецкую». А он возьми и оживи.

В 18-м «Лазарь» поправлялся не по дням, а по часам, получая минимум терапии. Только иногда плакал, рассматривая надпись у себя на ноге: «Неизвестный. Смерть…», дата и время. Не знаю, чем написали. До сих пор смыть не можем. Терапевт из «приемника» умоляет нашего заведующего не переводить больного до исчезновения всех следов «диагностической ошибки».

Вообще-то в моргах спасают народу не меньше, чем в «реанимациях». Правда, у них там свои, специфические приемы. В Штатах один санитар-некрофил вывел двадцатилетнюю девушку из летаргического сна. Правда, сначала ввел — по самые помидоры. Та даже ойкнула. Санитар испугался и сообщил, куда следует. Завели дело. А родители настаивают на снятии всех пунктов обвинения. Палкой больше, палкой меньше, главное не закопали.

Федя сопел мне в макушку. Видно, хотел взять реванш за своего ханурика.

Чувствуя себя «белой каскою», я закрыл дверь перед Фединым носом и минут пять убеждал агитатора вернуться на базу. «Там вас ждет теплая постель и назначенные процедуры».

Поездки по стране всплывают кусками.

Рейн запомнился чистыми прибрежными городками, уютными ресторанчиками и винами. Лорелею я не увидел, зато чуть не угробил всю компанию после очередной дегустации, когда напросился сесть за руль Светиного «ниссана».

Под колесами расстилался автобан. Поблескивала катафотная разметка. Дребезжали какие-то железные пуговки. Света объяснила, что это намек на то, что надо снизить скорость. У них очень неубедительные намеки. Лично мне пуговки не мешают.

Позади оставались возмущенные владельцы «мерседесов» и «фордов». На одиннадцатом километре подобных упражнений руль у меня отобрали.

В Висбадене погуляли по парку. Полюбовались буддийской часовенкой. В казино без смокинга (вечернего платья) не пускают.

Зеленела лужайка перед боннским университетом.

Шпили Кельнского собора пронзали туман.

В православных церквях точно такие же попы размахивали точно такими же кадилами. Не было нищих, не было злых старушек за спиной. Зато были эфиопы. Оказывается, и там живут единоверцы. То есть, сейчас они живут в ФРГ.

На русских кладбищах вперемешку лежали дворяне и мещане.

Лучше запомнились люди.

Очаровательные родители Светы. Он — увлеченный библиофил и коллекционер раритетов из дальних стран. Она — хозяйка и хранительница домашнего очага.

Взрывная экспансивная Марийка — цыганка из Союза, нашедшая свое счастье со стопроцентным немцем, флегматичным до неповоротливости.

Володя Мозер. В Ленинграде пианист, теперь настройщик. Что лучше?

Милая эклектически-эстетская квартира. Холостяцкой ее назвать язык не повернется. Спальня с огромным ложем под балдахином, черными шелковыми покрывалами, персидскими коврами и кальяном. Гостиная в динамиках и синтезаторах. Много книг. На рояле бюстик Бетховена. Мозельское на серебряном подносе. «Или желаете Рейнского?»