Константин Шаповалов - Недремлющий глаз бога Ра

— Вот и спасибочки. А если я теперь по нужде захочу?

— Там есть краник. Как приспичит — покажу.

— Так и покажите.

Липский вздохнул, взял куратора под руку и повел к выходу:

— Вы по серьёзному делу или так — хиханьки?

Я взглянул на Хунхузу — она как раз наклонилась и исследовала подключенный к компьютеру кабель.

— Он тебе наврал, у меня с ним ничего не было, — вдруг сказала Анхелика.

От неожиданности Хунхуза вздрогнула видимой частью тела. Соответствующая эротическая картинка называлась: “В Пентагоне мужики, чай, найдутся…”

— А халат я просто так дала, в шутку, — продолжила баронесса.

Следовательно, всё это время Хунхуза обо мне думала! Интересно, а чего же с поцелуями на Веника набросилась?

— Не верила, что он согласится тебе помогать — это же ты с ней переспал, а не он.

Странно. Как это маркиз мог отказаться?

— Она не знала, какие у вас взаимоотношения, — растолковала Анхелика. — Есть люди, которые считают евреев меркантильными и неспособными на самопожертвование.

— Какой он еврей? Он — русский.

— Есть люди, которые считают русских примитивными. Неспособными на высокие чувства.

— А я — еврей!

— Вы оба болваны и вполне достойны друг друга.

— Тот болван веселый, а этот — нудный! — выступила с опровержением Хунхуза. — Песни поет, когда без штанов.

— Они все поют. Коты, а котам верить нельзя! У них сексуальность так устроена — оплодотворить как можно больше особей другого пола. Поэтому я предпочитаю женщин.

Заинтересовавшись темой, Хунхуза бросила кабель и выпрямилась:

— Нет, я женщин не люблю — от них одни неприятности. А мужчины приносят пользу.

— Это они обязаны приносить пользу, но на самом деле от них одни неприятности.

“Господи, хоть бы пожарник какой заявился!” — мысленно взмолился я.

Пожарника Господь не послал, но вернул нам Веника со Сперанским.

— …потому, что собаки никогда не спят! — размахивая руками, по ходу объясняет маркиз. — Кошки спят, люди дрыхнут, а собаки — никогда. Чуть злоумышленник — они лают!

— А одна, значить, собака спала! После мясного супа…

— Сперанский, будь здесь и жди нашего возвращения, — приказала Анхелика. — Если позвонят по телефону, сними трубку, но ничего не отвечай. Или нет, лучше поснимай все трубки, как будто номер занят. Понял?!

— Так точно, Ваше Величество! А если, значить, войдет кто?

— Вряд ли. Ты же не смог! — она устроилась у меня на руках и дала сигнал к атаке.

И мы пошли колдунов воевать.

Ориентировалась Хунхуза не хуже куратора: недолго поплутав по безлюдным коридорам мы вошли в пустое прямоугольное помещение, стены и пол которого были покрыты толстыми коврами с затейливым орнаментом. Место окна занимал матовый черный квадрат со стороной около метра — по всей видимости телевизионный экран. Рядом с ним находилась дверь, на которой красовалась бронзовая арабская двойка. Номер два, вот кто он был на корабле.

На стенах висели огромные картины: три на левой и одна, самая большая, на правой.

Все они были выполнены одним мастером, в очень точной, реалистической манере и имели между собой единую внутреннюю связь — не совсем понятную, по правде говоря.

На первом полотне была изображена сидящая перед зеркалом обнаженная женщина удивительной красоты. Повернувшись вполоборота, она застыла, ведя гребнем по распущенным волосам и ловя в повернутом к зрителю трюмо свое отражение. Великолепная спина была выписана с такой тщательностью, что казалось будто полотно впитало в себя упругость кожи, а локоны выбивались за пространство картины. Зеркало точно передавало позу, прическу и положение гребня, но через тело в нем, как на рентгеновском снимке, явственно проглядывал скелет.

Следующая картина изображала занимающуюся любовью пару в момент оргазма. Сплетенье тел воспроизводилось с фотографической точностью, но и здесь сквозь кожу и напряженные мышцы любовников просвечивались контуры скелетов. Местом действия являлось христианское кладбище, что придавало экстазу характер намеренного святотатства.

Завершала триптих работа, показывающая в том же рентгеновском видении роженицу в момент появления на свет крошечного скелетика. Искаженное страданием, усыпанное бисеринками пота лицо матери, сквозь кожу которого проступали контуры черепа, как бы символизировало призрачную жизнь плоти, за которой следует неумолимая Вечность.

На противоположной стене изображался мистический обряд: то ли жертвоприношение, то ли ритуальная казнь.

У подножья безглазого каменного изваяния стоял круглый жертвенный стол, вокруг которого расположились семь человек в мантиях и высоких, надвинутых на лица клобуках. На столе находилось обезглавленное женское тело, живот и грудь которого испещряли кровавые письмена, по форме походившие на птичьи следы. Руки и ноги жертвы были неестественно вывернуты в суставах и уложены таким образом, что фигура представляла собой знак свастики.

Я подошел ближе и ахнул — передо мной была не картина, а склеенная из частей панорамная фотография. Понятно теперь, почему у девчонок магараджи в мозгах летают.

Липский, тем временем, натянул противогаз, поднял оружие и встал напротив бронзовой таблички, а Хунхуза приникла к стене возле самой двери.

Мы с Анхеликой остановились поодаль и приготовились.

"Computer! Open the door two!" — скомандовал Веник.

Она и распахнулась.

Как его Харерама встретил я не знаю, не разглядел, но, едва проход открылся, Веник заорал своим натуральным голосом: "Password!"

Мы так договорились, чтобы Анхелика мысль прочла.

Заорал и летит назад, как отброшенный. Со всего маху устраивается навзничь в дальнем углу. Гол.

Хунхуза ныряет в проход и тут же вылетает обратно — будто ею из лука выстрелили! И падает Венику на голову.

А махарадж спокойно выходит наружу и останавливается возле двери. Улыбается.

Красивый мужик, ничего не скажешь, но в лице притаилась какая-то нечеловеческая, ехидная злоба. Что портит всю вывеску.

Бросился я к нему — думаю, задержу пока Липский свою пушку приготовит, но не тут то было!

На половине пути меня в челюсть кто-то ударил. Непонятно кто, но так быстро и ловко саданул, что самого удара я не ощутил. Просто некая сила резко швырнула меня в сторону, а осознал я только то, что уже не бегу, а лечу. Но не к Харераме, куда бежал, а вбок, к стойке с огнетушителем.

В него и воткнулся!

Здорово воткнулся, хотя успел руки перед собой выбросить. Лбом сильно ударился, но главное — бровь рассек о какую-то железяку. Сразу и боль пришла, и кровь ручьем хлынула.

Переворачиваюсь на спину и вижу, что дело наше еще живо но уже не вечно: Липский с Хунхузой шевелятся, но вяло, без подобающего ситуации энтузиазма, а Анхелика с Харерамой ушли в астрал.