Валерий Смирнов - Крошка Цахес Бабель

Когда речь заходит за бабелевские перлы типа «Беня знает за облаву», или за пояснение самого Бабеля, откуда взялось в его текстах приводящее многих в восторг одесское слово «смитье», мне делается хорошо смешно. Вам не хочется заглянуть ув «Короля» Юшкевича, чтобы иметь того «смитья» вместе с легендарным бабелевским «за»? Нате вам того «за» аж два раза: «Почли бы за счастье выйти за меня замуж». Получите того еврейского счастья не в бабелевском, а в одесскоязычном значении: «…я собираю кости в смитье и варю из них суп». А также на капочку больше истинно одесских перлов, нежели уровня «слывший между биндюжниками грубияном».

«Гнилые штучки», «мельнице капут», «льет керосин на огонь», «таки ничего нет», «он здесь был шарлатаном и там им остался», «мой труд топчут ногами», «У тебя ведь капли крови нет в жилах, а ты лезешь вперед», «пойте свои сапожничьи песни и лежите в земле», «Смеешься? А желчью?», «Пусть то, что мы тратим…достанется моим близким и далеким врагам на всю жизнь», «Дай им восьмичасовый день! А болячек не возьмете?» «Мне не нужно высшего образования, сумасшедших знаний». «Я вам дам кусочек голоду, вы будете кушать воздух».

Так это далеко не все возможные цитаты на заданную тему из одного лишь «Короля» Юшкевича. Одесситы по сию пору весьма активно пользуются его творческим наследием. Например, говорят: «Можешь целоваться со своей охотой («работой», «машиной», «женой», ненужное вычеркнуть)!». А название повести этого писателя «Человек воздуха» стало фразеологизмом больше ста лет назад, и даже сам великий Бабель, созидавший своего «Короля» и иные рассказы под явным влиянием Юшкевича, использовал это выражение в виде «люди воздуха».

Юшкевичу сильно не повезло в жизни. Вместо того чтобы восторженно принять революцию, лишь бы уехать из Одессы и отправиться на тот свет именем народа в пролетарской Москве, он предпочел эмигрировать и умереть по собственному желанию в Париже. Поэтому о нем знают так же хорошо, как и о многих других одесских писателях. За памятник Юшкевичу, конечно, речи быть не может, даже мемориальная доска в память о нем — и то будет слишком жирно. И что мы имеем с гусь, кроме строк, написанных в 1927 году А. Лежневым в бывшей столице моей бывшей необъятной родины: «Умер в Париже Семен Юшкевич…Он ввел в литературу, задолго до Бабеля, своеобразный жаргон Одессы (критика упрекала его в порче русского языка)»? Мы имеем еще строки написанные доктором наук М. Гейзером уже в 21 веке: «…можно сказать, что Бабель создал русско-еврейский язык».

СВИСТЕТЬ — НЕ МЕШКИ ВОРОЧАТЬ

Или Вы думаете, что Бабель создал только одесский и русско-еврейский языки? Как раз тот случай! А потому наш современник Й. Петровский-Штерн написал в своем эссе «Исаак Вавилонской»: «…Бабель создает уникальный язык — портовую lingva franka, для которой — все флаги в гости к нам». Потому совершенно справедливо отмечал один из учеников и продолжателей Бабеля Валентин Катаев: «…никто из писавших об Одессе — а их было немало — не обладал столь обширной палитрой красок и жизненных деталей местного быта, как…».

Стоп. Быть может, вы полагаете, что на автора сего опуса уже подействовали многочисленные камлания по поводу самого великого и одесского из всех одесских писателей? Пока еще нет, пусть даже Катаев был далеко не единственным учеником и продолжателем доблестно-мифического Крошки Цахеса Бабеля. «…писатели Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Илья Ильф и Евгений Петров, Юрий Олеша — ученики и продолжатели Бабеля», — сеет разумное, доброе и вечное известный российский педагог и журналист В. Распопин в педагогическом альманахе «Школа: день за днем». Именно благодаря просветителю Распопину, я понял, что наш Дюк просто обязан попасть в книгу рекордов Гиннеса по разделу долгожителей. Ведь, оказывается, Дюк был братом «того самого противника доблестных мушкетеров», следовательно, пережил наш первый градоначальник французского кардинала ровно на 180 лет. Распопинские откровения по поводу главного долгожителя планеты Дюка ничуть не слабее, чем за учеников и продолжателей Бабеля.

Сам же Катаев утверждал, что его нынешний сенсэй вообще не был одесситом. Дескать, Бабеля привезли в Одессу в десятилетнем возрасте, а легенда за одесское происхождение — всего лишь один из многочисленных рассказов патологического лжеца Бабеля. Даже если будут найдены документы, подтверждающие одесское происхождение Бабеля, я немножко склонен верить Катаеву. Потому что «родиться в Одессе» и «быть одесситом» — это две большие разницы. Да и что были реальному Бабелю паленые ксивы, кроме пары пустяков? К тому же прекрасно помню, как в лихие девяностые в Одессе штамповали евреев из граждан с явно антисемитскими внешностями, которые безо всякого предварительного обрезания фуркали за кордон. Один из тех деятелей даже получает хорошие бабки исключительно потому, что чересчур подорвал свое драгоценное здоровье, распространяя идеи сионизма на своей неисторической родине.

Сильно сомневаюсь, что папа одесского языка и создатель портовой лингвы Исаак Бабель знал что такое «марсала», «голиаф», «рвач», «скала», «лесник», «штифт», «штенкель», да и выпорхнувшее за пределы Одесского порта слово «тамада» он явно воспринимал не в первоначально одесском, а в таки хорошо позжейном русскоязычном смысле. А тамада — руководитель бригады портовых грузчиков. Не пиндосов, босяков, дикарей, банабаков, а амбалов. Тамада — это же вам не пахан всех портосов или батька босяков, который «грезит родной, забитой Украиной».

Несмотря на наличие ныне возвышающейся до небес фигуры Крошки Цахеса Бабеля, Катаев рискнул написать, что самой обширной палитрой красок и жизненных деталей местного быта обладал вовсе не он, а одесский писатель Кармен. В отличие от «подлинного отца одесского языка» и «создателя уникального языка — портовой lingva franka», Лазарь Кармен таки знал, что «полежальщик» является синонимом «штивальщика», превратившегося во второй половине прошлого века в «сыпщика». С одним «с», прошу заметить. Именно так писали это слово в одесской прессе каких-то пятнадцать лет назад. Затем места сыпщиков в средствах массовой информации заняли делавары совсем не индейского происхождения.

Бабелю исполнился год, когда вышла первая книга девятнадцатилетнего Кармена. С тех пор почти ежегодно у Кармена выходила одна или две книги. Кроме того, он печатался в «Русском богатстве», «Ниве», «Мире Божьем». Одесса носила этого писателя на руках совсем не вперед ногами. И даже последний из малохольных пиарастиков не упрекал Лазаря Кармена в пропаганде блатного жаргона или псевдо-одесского языка. Потому что на его книгах стоял традиционный для тех времен штамп «Дозволено цензурой». Но многое из того, что дозволяла цензура при проклятом царизме, было воспринято родной советской властью в штыки. Пусть даже Кармен писал об обездоленном пролетариате, с радостью на лице принял революцию и, более того, был выпущен из белогвардейских застенков лишь для того, чтобы этот любимый горожанами прозаик смог умереть в собственной постели. Потому многие из его произведений переиздали лишь в 21 веке.